Читаем без скачивания Река течет через город. Американский рейс - Антти Туури

— Мне, наверное, следует спросить про твою помолвку, — сказала она.

— Угу, спрашивай.

— С кем ты должен быть помолвлен?

— С тобой.

— Нет, в самом деле.

— Завтра я собирался устроить нашу с тобой помолвку, за тем сюда и приехал.

— У меня уже есть муж.

— Уйди от него и выходи за меня, — предложил я.

— Ты совсем глупый, — рассмеялась она.

А у меня было чудесное настроение. Я встал и начал одеваться.

— Уже одеваемся? — спросила она.

— Что касается меня, то я отправляюсь есть. А какие планы у вас, сударыня? Составите мне компанию или так и будете всю неделю валяться? — осведомился я.

— Непременно составлю компанию, сударь, — ответила она.

Одетый, я уселся на стул под окном и с интересом смотрел на то, как она мылась, ходила по комнате, одевалась.

— А вы, сударь, конечно, наблюдаете, — сказала она. — Меня интересует все, что вы делаете, — ответил я.

Она была уже одета, стояла перед зеркалом и красила глаза и губы, а я сидел на своем стуле и курил; потом сигарета кончилась, и я стал смотреть на ее отражение в зеркале, она была красивая, красивее, чем раньше, когда в ней было еще очень много детского; теперь это все ушло, она приобрела уверенность в себе — благодаря работе и потому, что стала лучше понимать себя, и теперь я уже не был властен лишить ее этой уверенности, разве что каким-нибудь действительно пакостным словом, а я этого не хотел, больше не хотел. Я подошел, встал за ее спиной и посмотрел через ее плечо в зеркало; она уже закончила свои приготовления и тоже смотрела на наши лица: свое, красивое, с молодой гладкой кожей, и рядом мое, бледное, с морщинами под глазами.

— Почему я выгляжу так старо, а ты так молодо? — спросил я.

— Распутная жизнь старит, — объяснила она.

— Тогда у меня не было бы пи одной морщины, — возразил я.

— Ну уж и не было бы!

— Вам, конечно, виднее: у вас по этой части опыт больше.

— А вы, сударь, опять начинаете грубить.

— Не буду больше. Обещаю, — сказал я.

Мы взяли наши пальто и спустились вниз. У сидевшей за столиком женщины я спросил, где можно позавтракать, в ответ я получил стремительный поток французских слов, часть которых я успел уловить. Мы оставили ключ и вышли на улицу. На сквере сидели люди — какой-то пьяница, старушки и хозяева, выгуливающие собак. На противоположной стороне сквера была другая гостиница, такая же маленькая. Справа за домами было видно новое здание вокзала Монпарнас, темный силуэт которого возвышался надо всеми окружающими домами.

Мы побрели к бульвару по улице Монпарнас, широкой, обсаженной деревьями улице, вдоль которой были поставлены машины, мимо аптеки, мимо маленьких ресторанчиков, где обедали, и других, где не было никого. У некоторых были дощатые ставни на окнах, а в дверях проделаны окошечки, мы проходили мимо них и мимо улицы, где ждали клиентов опрятные молодые женщины, деловитые проститутки, совсем не похожие на хищниц с площади Пигаль.

То место, куда мне хотелось зайти, было чуть не доходя бульвара Монпарнас и очень дорогого итальянского ресторана, откуда сейчас доносился страшный шум и обрывки песен, которые исполняли там официанты для привлечения туристов.

Мы вошли, навстречу нам из-за стойки бара вышел владелец ресторана — темноволосый мужчина моего роста — взять пальто и проводить нас к столику. Мы прошествовали мимо ряда столиков, он слегка выдвинул один из них, пропустил Мирью и задвинул столик обратно. Я поместился напротив. Едва мы уселись, как старик, которому на вид было лет восемьдесят, в белой куртке и черных штанах, принес нам меню. Бормотал он что-то крайне невнятно, так что я ничего разобрать не мог, зато он понял мой французский настолько хорошо, что тут же отправился за аперитивами, которые вскоре и принес, золотисто-коричневые, в тонких бокалах, и еще воду в четырехгранной высокой бутылке. Я налил воду в бокалы и стал следить за тем, как их содержимое меняет свой цвет, становясь молочно-белым.

— Поднимем бокалы за сына, сбежавшего из дому, когда его отец умирает, — сказал я, поднимая бокал.

Я пригубил, у «рикарди» был легкий лакричный вкус, вполне приятный, я стал пить дальше.

— А что с отцом? — спросила Мирья.

— Опухоль в животе, ну и всякое другое.

— Почему его не оперируют?

— Уже прооперировали, но слишком поздно. Они все зашили и велели начинать ждать конца, — объяснил я.

Я принялся изучать меню. Оно было написано от руки и не очень разборчиво. Я спросил Мирью, что она хочет: при таком изобилии закусок, горячих блюд и десерта мне одному было трудно на что-нибудь решиться, и мы стали выбирать вместе. Старик подходил пару раз и удалялся, недовольно сопя и бормоча что-то себе под нос; наконец, когда он появился в третий раз, мы заказали еще два «рикарди», что его порядком изумило, но он тем не менее покорно их принес.

Потом мы заказали еду и вино и, пока ждали их, прихлебывали свой «рикарди», от которого в желудке разливалось тепло и пить который было приятно.

На закуску я решил взять устрицы, старик принес их на большом металлическом блюде, на котором шершавые продолговатые раковины были переложены тонкими пластинками льда и ломтиками лимона; отдельно был подан соус в металлическом соуснике и хлеб на разных тарелочках.

Я взял устрицу, посмотрел, как она сжимается, выдавил в нее лимон и, отделив ее зубцом вилки от раковины, поддел и отправил в рот. У нее был легкий привкус лимона и моря; я выпил оставшийся в раковине сок и ополоснул рот.отличным холодным вином — белым сухим вином, маленькую бутылочку которого старик принес в металлическом ведерке со льдом.

— Старый распутник все еще резвится, — сказал я.

Мирья ела свой салат и смеялась надо мной и моими устрицами. Я, однако, съел всю дюжину, выпил полбутылки белого вина и почувствовал, что вполне насытился; когда старик принес на блюде мясо с салатом и тонкими ломтиками картофеля, я налил себе в другой бокал красного вина и попробовал его — у него был отменный мягкий вкус; я наполнил бокал Мирьи, потянувшись через стол, звякнул о него своим бокалом и начал, смакуя, пить вино.

— А теперь,