Читаем без скачивания Река течет через город. Американский рейс - Антти Туури

— На завтра у меня назначена помолвка, — сказал я.

— Всех благ, — пожелала Мирья.

— А как насчет тебя? — спросил я.

— А я уже замужем, — ответила она.

— Весьма сожалею, — сказал я.

— А я вот нет, — сказала она.

— Придет еще день, когда пожалеешь, — пообещал я.

Шофер, выгрузив наши вещи, уехал, как мне представлялось, по направлению к универсальному магазину, а мы двинулись к ближайшей гостинице и поднялись на второй этаж. За столиком администратора сидела смуглая женщина лет сорока и вязала на спицах нечто напоминающее свитер, клубок лежал перед ней на столе. Она отказалась говорить по-английски и просто вписала мое имя, адрес и номер паспорта в черную длинную узкую книгу, похожую на бухгалтерскую, потом выдала ключ от комнаты и, повернувшись к лестнице, прокричала кому-то наверх что-то, чего я не разобрал. Оттуда спустилась низенькая темноволосая женщина, коротконогая и с усами над верхней губой. Усатая двинулась вперед, указывая дорогу, я шел следом с чемоданами в руках, а Мирья несла пакеты и сумки.

Мы поднялись на последний этаж, четвертый. Усатая взяла у меня ключ, открыла дверь и отступила, пропуская нас. Комната была маленькой, с покатым потолком, который подпирали толстые некрашеные столбы, в потолке было окошко. За пластиковой занавеской в углу была раковина и биде; душ и ванна, как объяснила усатая, находились на первом этаже, и ими можно было пользоваться за отдельную плату. Биде сразу напомнило мне о Генри Миллере[29] и его приятеле-индусе в парижском борделе; это меня рассмешило. Мы поблагодарили женщину, она улыбнулась в ответ, так что ее усы разъехались в обе стороны и нависли над губой.

— Зато здесь нет двуспальной кровати, — сказал я.

— Ну и не надо, — ответила Мирья.

— Мы можем найти и другое место, если нам не понравится.

— Посмотрим, — заметила она.

— Хотел бы я посмотреть, как туристическое агентство начнет меня искать на будущей неделе. И что у них из этого выйдет, — сказал я.

— Зачем ты им понадобишься?

— Да уж понадоблюсь, — сказал я.

Я занялся чемоданом, вынимал вещи и распределял их в небольшом стенном шкафу: рубашки и пиджаки на плечики, брюки под ними на перекладину, белье и носки на полку, зубную щетку с бритвой на полочку над умывальником, около зеркала. Опорожнив чемодан, я плюхнулся на кровать и стал наблюдать за Мирьей, которая раскладывала свои вещи по тем же полкам в шкафу.

— Хорошо бы потом не перепутать, а то моему мужу вряд ли понравится, если он найдет у себя чужое белье, — сказала Мирья.

— Я не перепутаю, — пообещал я.

Бросив разбирать вещи, она подошла и легла рядом со мной на кровать. Я сжал ее изо всех сил, и она вдруг заплакала, уткнувшись головой в подушку. А я молчал и не мешал ей плакать. Успокоившись, она встала и пошла смотреться в зеркало; достала из кармашка сумки бумажную салфетку, вытерла под глазами, оттянув вниз кожу, улыбнулась мне и, стоя рядом с кроватью, занялась оставшимися в чемодане вещами.

— Меня весь день бросает то в жар, то в холод, — сказала она.

— Не обращай внимания, — посоветовал я.

— Надо бы сходить в душ.

— Не стоит.

— Но мне нужно.

— Не стоит, потому что, пока ты влезешь на четвертый этаж без лифта, тебя опять бросит в жар.

Она тем не менее собралась идти, взяла цветастую пластиковую сумочку на молнии, полотенце, висевшее рядом с раковиной, и ушла. Я поднялся и подошел к окну, в которое были видны крыши и цветочные горшки труб; я открыл окно и, высунувшись, увидел задний двор с зеленоватым пятном лужайки, на котором росла березка; листьев на пей не было, и вокруг были вбиты в землю колья, служившие ей подпорками. Внизу ствол березы был белым, а вверху красновато-коричневым; мне было странно, что кому-то пришло на ум посадить ее в таком месте.

Я снял с постели покрывало, потом еще одно, сложил их аккуратной стопочкой на стуле, разделся и лег. Тот, кто стелил постель, старательно подоткнул одеяло под матрас, и я как раз извлекал его оттуда, когда вернулась Мирья. Закончив вытаскивать одеяло, я улегся, натянул до подбородка простыню и стал следить за всем, что делала Мирья: как она вешала полотенце у раковины, ставила на полочку около зеркала свою сумку на молнии, наливала в стакан воду, пила.

Я позвал ее, она разделась и легла ко мне под одеяло. Я гладил и целовал ее, а в окно вливался последний вечерний свет, и тонкая марлевая занавеска не скрадывала его.

— Мы будем вместе целую неделю, и никого, кроме меня, с тобой не будет, — сказал я.

— Я надеюсь, ты не ревнуешь меня к мужу? — спросила она.

— Нет.

— Это он должен ревновать, а не ты.

— Я не ревную.

— Ревнуешь.

— Я ни к кому никогда не ревную. Мне это не свойственно, — сказал я.

Это была неправда, я просто повторил ей то, что говорил раньше, много лет назад, когда расстался с ней из-за того человека, потому что мне казалось, и тогда и потом, что я разочаровался в ней, раз она могла быть с кем-то так же близка, как со мной; хотя я так и не узнал наверное, было ли на самом деле что-нибудь или нет. Но в моих глазах успех уже не имел прежней цены; для меня это было то же, что увидеть спортсмена, который легко побил мой результат, или чужую картину — без всяких бревен или соломинок, которые в своей работе видны, словно выставленные напоказ, их может заметить любой, кто захочет повнимательнее рассмотреть картину и понять, что ею хотели сказать.

— Для меня ни один мужчина не значил того, что значишь ты, хотя ты этому и не веришь, — сказала Мирья.

— Меня это не интересует, — ответил я и подумал обо всех мужчинах, о которых она мне рассказывала, приятелях и сослуживцах, которые куда-то ходили с ней и к которым она ходила в гости, якобы для того только, чтобы поболтать с ними, и, хотя она утверждала, что решительно ничего другого там не происходило, я в это не верил, потому что тогда эти мужчины казались