Читаем без скачивания Логово белого червя - Брэм Стокер

Мы провожали кортеж взглядами, пока он вскоре не скрылся в туманном лесу, а скрип колес и стук копыт не растаяли в тихом ночном воздухе. И доказательством того, что это приключение не было иллюзией, осталась лишь девушка, которая как раз в этот момент открыла глаза. Я не могла их видеть, потому что ее лицо было повернуто в другую от меня сторону, но она подняла голову, осмотрелась и жалобно произнесла:

— Где мама?

Наша добрая мадам Перродон ответила ей с нежностью и добавила несколько утешений, после чего девушка спросила:

— Где я? Как называется это место? Я не вижу кареты. И… мацка… где она?

Мадам ответила на все ее вопросы, и девушка постепенно вспомнила, как произошло несчастье с каретой, и была рада услышать, что никто из путешественников не пострадал. Узнав же, что мать оставила ее здесь и вернется лишь через три месяца, она зарыдала.

Я уже собралась добавить к словам мадам Перродон и свои утешения, но мадемуазель де Лафонтен остановила меня, коснувшись моей руки, и сказала:

— Не подходите. Сейчас она может общаться лишь с кем-то одним из нас, и даже легкий избыток эмоций может оказаться для нее чрезмерным.

И я решила, что, как только незнакомку уложат в постель, я приду в ее комнату и поговорю с ней.

Отец тем временем распорядился послать верхового слугу за врачом, живущим в двух лигах от нас, и приготовить спальню для юной леди.

Незнакомка вскоре встала и, опираясь на руку мадам, медленно пересекла подъемный мост и вошла в ворота замка.

В холле ее уже ждали слуги, которые отвели ее в комнату.

Одна из комнат замка, где мы устроили гостиную, была длинной и с четырьмя окнами, смотрящими на ров и подъемный мост. Из них открывался вид на уже описанный мною лес.

Гостиная была обставлена старинной мебелью из резного дуба, большими дубовыми же шкафами и стульями, обтянутыми алым утрехтским бархатом. Ее стены покрывали гобелены и огромные картины в позолоченных рамах с изображениями людей в полный рост и в старинных, очень необычных костюмах во время псовой и соколиной охоты и различных празднеств. Хотя гостиную нельзя было назвать очень уютной и удобной, мы пили в ней чай, ибо отец, проявляя свои патриотические чувства, настоял, чтобы национальный напиток появлялся на столе столь же регулярно, как кофе и шоколад.

В тот вечер мы с отцом сидели в гостиной при свечах в обществе мадам Перродон и мадемуазель де Лафонтен и обсуждали недавнее происшествие. Юная незнакомка погрузилась в глубокий сон, едва ее уложили в постель, и наши дамы оставили ее на попечение слуг.

— Как вам понравилась наша гостья? — спросила я мадам, едва та вошла. — Расскажите мне о ней все.

— Она мне очень понравилась, — ответила мадам. — Я в жизни не видела столь красивой девушки. Она примерно твоего возраста, очень хрупкая и милая.

— Да, она просто красавица, — подтвердила мадемуазель, заглянувшая на миг в комнату незнакомки.

— И голосок у нее такой нежный, — добавила мадам Перродон.

— А вы заметили в карете другую женщину? — спросила мадемуазель, — Когда карету подняли, она так из нее и не вышла, лишь выглядывала в окошко.

— Нет, не видели.

И тогда она описала таинственную темнокожую женщину с чем-то вроде разноцветного тюрбана на голове, которая все время смотрела в окошко кареты и при этом кивала и насмешливо улыбалась нашим дамам. Глаза у нее были блестящие, с большими белками, а зубы оскалены, точно от злости.

— А вы заметили, какие странные у нее слуги? — спросила мадам.

— Да, — ответил только что вршедший отец, — уродливые типы с физиономиями висельников. Надеюсь, они не ограбят бедную леди в лесу. Но парни они, тем не менее, умелые — все исправили за считанные минуты.

— На мой взгляд, слишком долгое путешествие вымотало и их, — вставила мадам, — Лица у них были не только злые, но и как-то странно изможденные, хмурые и осунувшиеся. Признаюсь, меня снедает любопытство, но юная леди наверняка нам все расскажет утром, если достаточно окрепнет.

— Я бы на такое не рассчитывал, — проговорил отец с загадочной улыбкой и слегка кивнул, точно знал больше, чем мог нам рассказать.

После его слов нам еще больше захотелось узнать, что же сказала ему перед поспешным отъездом дама в черном бархате.

Когда мы с отцом остались наедине, я попросила его пересказать мне слова дамы. Долго уговаривать отца не пришлось.

— Не вижу особых причин скрывать что-либо от тебя, — сказал он. — Ей не хотелось обременять нас заботой о своей дочери, ибо она отличается хрупким здоровьем и нервностью, но не подвержена каким-либо припадкам или иллюзиям — дама сама это сказала, — будучи в совершенно здравом рассудке.

— Очень странно, что она это сказала! — воскликнула я, — Ведь ее об этом не спрашивали.

— Тем не менее это было сказано, — рассмеялся отец, — и если хочешь услышать остальное, — а мне мало что осталось добавить, — то слушай. Далее она сказала: «Я совершаю долгое путешествие чрезвычайной важности, быстрое и секретное. Я вернусь за дочерью через три месяца, и все это время она будет хранить в тайне, кто мы такие, куда едем и какова цель нашего путешествия». Вот и все, что она сказала. Говорила она на очень чистом французском, а когда произнесла слово «секретное», то сделала паузу и пристально посмотрела мне в Глаза. Как я понял, секретность для нее очень важна. Ты сама видела, как быстро она уехала. И я лишь надеюсь, что поступил не очень глупо, взяв на себя ответственность за юную леди.

Меня же эти новости восхитили. Мне страстно хотелось увидеться с незнакомкой и поговорить с ней, и я ждала лишь разрешения врача войти к ней в комнату. Вы, живущие в городах, даже не представляете, каким великим событием становится знакомство с новым другом, когда живешь в такой глуши.

Доктор приехал лишь к часу ночи, но из-за охватившего меня возбуждения мне тогда легче было бы догнать бегом карету, чем отправиться в постель и уснуть.

Когда врач вошел в гостиную, он дал весьма благоприятный отчет о состоянии пациентки. Она уже может сидеть, пульс у нее ровный, здоровье не вызывает опасений. Физических ран у нее нет, а небольшое нервное потрясение уже практически миновало, не оставив последствий. И если девушка пожелает меня увидеть, то мой визит не причинит ей вреда.

Я немедленно послала слугу спросить, не позволит ли она мне войти на несколько минут в ее комнату. Слуга тут же вернулся со словами, что ничего иного она не может желать более.

Разумеется, я не замедлила воспользоваться приглашением.

Нашу гостью разместили в одной из красивейших комнат шлосса. Стену напротив кровати укращал роскошный гобелен с изображением Клеопатры, прижимающей к груди змей; на других стенах тоже висели гобелены с прочими классическими сценами, ныне слегка выцветшие. Однако в комнате хватало ярких украшений с позолоченной резьбой, чтобы рассеять мрачность, навеваемую старинными гобеленами.