Читаем без скачивания Империя - Конн Иггульден

землю. Может быть, они совершали ошибки, эти люди, но, если так, ошибки эти сегодня смахнули, как слезы с глаз. Пусть ваши сердца воспарят при мысли о славе павших. Они умерли за нас. Их подвиг не забудется. Это венец и награда нашего города. Там, где доблесть проявляется в любви, вы найдете наших людей.

Перикл замолчал, но никто не шелохнулся. В свете факелов он увидел обращенные к нему лица и вдруг заколебался, не зная, как закончить.

– Это ваш дом, ваша земля. Когда будете готовы, возвращайтесь в наш город. Живите жизнью, которую они отстояли для вас и для всех нас.

Достаточно. Перикл спустился по ступеням и пошатнулся, когда Аспазия крепко обняла его. Он едва мог припомнить часть слов, которые сказал, тем не менее люди хлопали его по спине, до боли жали руку. Эфиальт выглядел потрясенным. Эсхил обхватил голову Перикла огромными ручищами и встряхнул, в глазах у него стояли слезы.

– Пойдем, – сказала Аспазия и, взяв его под руку, оглянулась на Эфиальта, Зенона и остальных. – У меня дома есть вино, хватит на всех.

Они поклонились.

Она прекрасна, думал Перикл, ее кожа почти светится в темноте, волосы, как огромная, скрученная в кольцо змея из золотой проволоки. Его второй шанс, заслужил он это или нет.

Аспазия заметила горящие глаза Перикла. Иногда он выглядел так, когда бывал пьян, словно не мог поверить, какое она чудо. Тем не менее Аспазия слегка нахмурилась, было видно, что она чем-то озабочена. Не успел Перикл спросить, что случилось, Аспазия положила свою холодную руку на его голую шею. Перикл, не задумываясь, наклонился, чтобы его поцеловали, но вместо этого Аспазия зашептала ему в ухо:

– Перикл, ты сказал, нужно привести в мир новых детей. Вероятно, наш будет в числе первых.

Он моргнул, когда до него дошло. Аспазия кивнула, довольная, что он заулыбался.

– Да, – сказала она. – Именно.

Аспазия была еще достаточно юна, чтобы немного бояться, но Перикл обхватил ее руками, поднял и закружил. Друзья сразу обступили их. Когда он объяснил, в чем дело, Зенон и Анаксагор снова стали хлопать его по спине. Наверняка у него потом будут синяки.

Вся компания вышла из тени лестницы, и тут Перикла увидели люди, они сразу взяли его в тесное кольцо. Эфиальт и Эсхил кричали, чтобы они расступились, дали дорогу, но вместо этого подходили все новые и новые. Скорбящие, потерявшие близких спешили к Периклу через поле, чтобы поговорить с ним, поблагодарить его. Они окликали его требовательно, все более настойчиво.

Перикл широко раскрытыми глазами смотрел, как чьи-то руки прикасаются к его руке, трогают плащ. Ему пришлось оттащить Аспазию назад, чтобы на нее не давили. Это напомнило ему фалангу, его даже пробило потом. Из теплой темноты к нему взывали голоса, отвечали на его речь, что-то прибавляли к ней. Одну руку он держал на талии Аспазии, другую поднял, выражая признательность людям, но ее схватили и стали пожимать снова и снова.

Эсхил был ветераном битвы при Марафоне. Когда дородный драматург отдал команду – громко, как на поле боя, на всех будто дохнуло прошлым. Те, кто слишком лез вперед, замерли на местах и отпрянули, потрясенные. Перикл почувствовал, как его друг протиснулся вперед и, прикрывая собой их с Аспазией, стал прокладывать путь сквозь толпу народа.

17

Перикл наблюдал, как Эфиальт призывает к голосованию. Вечернее заседание затянулось допоздна, но вроде бы они собрали достаточное количество голосов. Возможность будет только одна. Снова настал черед его политической филы Акамантидов. Если он со своими людьми совершит неудачную попытку, это запомнят. Вторая будет иметь меньше шансов на успех, а третьей Афинское собрание не допустит. Именно поэтому они с Эфиальтом не вынесли вопрос на обсуждение раньше.

Огромного сосуда для остраконов в тот вечер нигде не было видно. Его не использовали при голосовании об отмене изгнания. В мерцающем свете лампад Афинское собрание изъявит свою волю – это будет решение всех жителей Афин, выраженное теми, кто собрался здесь. Они гребли на триерах, брались за щиты и копья в сотнях конфликтов. Война со Спартанским союзом тянулась и тянулась, каждый месяц едва не доходя до точки кипения, она никогда не выливалась в открытое столкновение, но никуда не делась. Стоило Афинам отправить своих людей улаживать какой-нибудь спор или устанавливать власть Делосского союза, всегда приходилось иметь в виду, что на горизонте может показаться враг. Каждый месяц на поле за городскими стенами копали новые могилы. Война могла превратиться в ад, но могла привести и к медленному истеканию кровью.

Перикл мрачно кивнул. Они с Эфиальтом подсчитывали всех, кто точно выскажется за Кимона, пока наконец не обрели уверенность, что голосов в его пользу хватит. Однако вероятность возвращения архонта покоилась на двух столпах, и они мало что могли с этим поделать. Все члены Афинского собрания знали, что Кимон приезжал на Танагру и предлагал свои услуги, свою жизнь. Это был простой поступок, но он характеризовал его с хорошей стороны. Второй столп – страх. Потери при Танагре напоминали о том, как опасна Спарта – была и есть. Перикл сомневался, что спартанцы считали эту битву своей победой. После нее на поле собрали больше семисот красных плащей. Их отчистили, скатали и уложили в сундуки на Акрополе, в огромном храме Афины, который строил Фидий. Ни один другой город не мог похвастаться таким символом победы, даже Персидская империя. Тем не менее война продолжалась, а Кимон – проверенный в битвах воин. Его изгнание было актом мирного времени, роскошью. Больше они не могли себе такого позволить.

Перикл следил, как эпистат объявляет голосование, а писцы готовятся вести подсчет на своих табличках. Он произнес речь, и ему внимали, хотя мысли его были наполовину с Аспазией. Она сильно раздалась за месяцы, прошедшие после сообщения ему радостной вести. Думая об этом, Перикл улыбался. На свадьбе, одной из первых, состоявшихся в незаконченном храме Афины Парфенос – Афины Девы, Аспазия была в бледно-желтом одеянии. Он не думал, что ее беременность заметна, хотя на лице его матери во время церемонии сохранялось слегка изумленное выражение. И все же…

– Голосующие выразили согласие! – чистым голосом провозгласил эпистат.

Перикл поднял взгляд и покраснел: как он мог отвлечься в такой момент! Эфиальт кивнул ему, и Перикл успокоился, возвращаясь к своим мыслям. Эпистат был неграмотный, бедняге приходилось повторять за писцом, который шепотом прочитывал строчки ему на ухо.

– Кимону, сыну Мильтиада… даровано право вернуться… волей Афинского собрания… в признание его многолетних