Читаем без скачивания Империя - Конн Иггульден
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Толпа разразилась криками радости, которые поднялись плотной стеной, противников решения было мало. День выдался долгий, и они вернутся домой в усталом удовлетворении. Перикл поймал себя на том, что улыбается. Он подошел к Эфиальту и наклонился, чтобы тот его услышал:
– Спасибо тебе. Я бы не смог вернуть его без тебя.
Эфиальт пожал печами:
– Он дал денег на начало строительства стен, Перикл. Мы все восхищаемся им за это. Хотя я подумал… нет, это не важно.
– Что? Разве мы не друзья? Говори!
На мгновение Перикл вспомнил Эфиальта, каким тот был, когда они только познакомились. Эфиальт был до такой степени поглощен желанием изменить свой статус, что не видел ценности ни в Кимоне, ни в Перикле, ни в ком-либо вообще из эвпатридов. Тем не менее Перикл в своей речи на похоронах не преувеличивал. В Афинах людей судили по делам, а не по имени. Его слова записали и распространили, так что он получил возможность прочесть собственные мысли. И с облегчением обнаружил, что согласен с этой версией или, по крайней мере, что она не слишком унизительна для него.
Эфиальт посмотрел в глаза Периклу:
– Я верю, что Кимон думал о безопасности города, когда отдал свое богатство на строительство стен. К тому же он участвовал в битве при Саламине. Он видел, как горят Афины, и, вероятно, это достаточное основание, чтобы согласиться. Но он архонт и эвпатрид, благородный класс. – Эфиальт заметил, что Перикл собрался перебить его, и поднял руку. – Я знаю, знаю! Кимон – способный человек. Ты говорил это на похоронах. Мы возносим людей за талант, а не за знатность. Приятно было услышать такие слова, Перикл, и мне бы хотелось, чтобы это была правда. Тем не менее горше всех жаловались из-за твоих стен те самые благородные семейства.
– Конечно, они понесли львиную долю расходов… – начал Перикл.
– Дело не только в этом. Они владеют землями – имениями и лесами… домами, которые находятся за пределами стен. – Эфиальт прекрасно знал, что у Перикла тоже есть такой дом; раскрасневшиеся щеки стратега багровели по мере того, как он продолжал. – Если придет война, все это может быть утрачено. Они прекрасно понимают. Совет архонтов голосует против всех законопроектов об обслуживании стен, когда они к ним поступают.
– Их голос совещательный, собрание его игнорирует, – с настороженным видом повторил известное им обоим Перикл.
– Ну и что. Не знаю, будет ли Кимон по возвращении смотреть на эти вещи иначе. Он не такой, как ты и я, Перикл. Людей он не очень-то жалует, кроме разве что гребцов и слуг. Такие, как он, считают, что находятся над схваткой, надо всеми нами. Иногда я могу вынести заносчивость людей, лишенных ума или таланта. Они слишком глупы, чтобы понимать свою глупость. Но с такими, как Кимон, которые били персов при Эвримедонте, командовали третью флота при Саламине! Которые понимают, что нужно для начала строительства стен. Рискуют жизнью и честью, предлагая встать в строй при Танагре. Кимон действительно великий афинянин, определенность этого задевает меня за живое, и так будет всегда. – Эфиальт вздохнул и покачал головой. – Перикл, мне нужно, чтобы ты стал мостом между нами. Кажется, мы с тобой достигли взаимопонимания, но последнее, что видел от меня Кимон, – это мои старания добиться его изгнания. Если он вернется моим врагом… я предвижу, что отношения между нами испортятся. Вот что не дает мне спать по ночам.
От честности Эфиальта щемило сердце. Перикл слышал, как стратег высказывал аргументы за возвращение Кимона домой, и в то же время беспокоился, что тот может сделать.
– Обещаю тебе, я найду правильные слова. Кимон бывает тверд, как доска. Мне это известно не хуже других. Но я могу достучаться до него. Я постараюсь.
Эфиальт кивнул. Он привык доверять Периклу как своему союзнику в городе, полагаться на него в обеспечении связи с высшим классом, который, как ему было известно, смотрел свысока на простолюдинов, вроде него самого. К тому же Эфиальт знал, что когда-нибудь упразднит совет архонтов и само его название. Вернет все богатства эвпатридов в городскую казну. Если их сыновья смогут занять высокое положение без земель или личного состояния, пусть занимают. Верно говорил Перикл в своей речи на похоронах, верно. Афины будут держаться на торговле и любви богов, без всякого высшего класса, который питается по́том рабочего люда, превращая его в серебряную монету и непомерную роскошь. Однако Эфиальт сомневался, что Перикл уже готов выслушать все это.
– Ты можешь скрепить своей печатью стратега разрешение на возвращение Кимона, – сказал Перикл, – если поторопишься. Писцы сейчас как раз готовят его, но если на воске появится твоя печать, это будет что-то значить.
Глаза Эфиальта расширились.
Кивая, он запустил пальцы в кошель, который держал под плащом, и воскликнул:
– Для начала это сгодится!
Перикл широко улыбнулся, хлопнул его по спине и пошел к людям, занимавшимся составлением документа. Его отправят из города сегодня же вечером – вручат гонцу, который не остановится, пока не передаст разрешение прямо в руки Кимону.
* * *
К моменту, когда Эфиальт ступил на Агору, наступила ночь. Он немного постоял на ступенях здания совета, просто любуясь видом и слушая звуки огромной торговой площади. Длинные стены были достроены, и казалось, под их защитой торговля стала процветать еще больше и работы в городе прибавилось. Все отложенные дела нужно было срочно завершать, плотника не наймешь ни за какие деньги. Однако серебро текло в город со всех сторон. Каменщики с Акрополя тратили свои заработки так, будто завтра для них не существовало, каждый вечер в город прибывали команды с торговых судов, чтобы обменять свои деньги на сувениры и разбитые головы. Эфиальт заметил одну такую компанию, проходившую мимо: десяток молодых людей, шагавших вразвалочку. Как же они уверены в своей силе! Ему подумалось: будут ли эти юнцы так же шумливы и радостны утром? Афины умеют наказывать беззаботных. Скифские стражники, нанятые за счет города, редко отваживались выходить на улицу после захода солнца. На темных улицах не лишне было держать руку на рукояти меча или быть готовым к бегству. При этой мысли Эфиальт улыбнулся, вспоминая несколько приключений своей юности. Тот мальчишка не мог и мечтать о том, что будет стоять на этом месте как афинский стратег. Пару месяцев он втайне считал себя первым человеком в городе, но не свихнулся от этого. В молодости он сам
