Читаем без скачивания Песчаная роза - Анна Берсенева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Тем более. – Сергей Васильевич положил руку ей на плечо, и дрожь ее сразу утихла. – Если я готов был лучше сдохнуть, чем еще раз все это увидеть, то о тебе речи нет тем более. Завтра найду тебе жилье. В каком-нибудь богемном улье ты будешь в безопасности.
Он поднялся со стула, пошел к двери.
– Я буду в безопасности только с тобой, – сказала она ему в спину.
– Тебе кажется, Кэсси. – Он обернулся, посмотрел больным этим, невыносимым взглядом. – Ложись спать. – И, хотя она не требовала объяснений, добавил: – Я выпью и вернусь. Спи, не жди меня.
Звук закрывшейся за ним двери показался ей громом небесным.
Глава 9
Футболка. Хлопчатобумажные брюки. Бахилы высокие – завязать на щиколотках. Первая пара перчаток. Тайвек – все отделение молится на Евгения Андреевича, он добился, что комбинезоны у всех вот эти, одноразовые белые, а то в желтых тело совсем не дышит. Правда, на Евгения Андреевича и в желтых молились бы тоже.
– Препод вообще зверь. Вы, говорит, в красную зону специально пошли, чтобы не учиться. Прикинь? Вам бы только деньги, говорит, а надо сосредоточиться на приобретении профессии. И, главное, спорить же бессмысленно. Во-первых, он этого всего не видит, что мы здесь видим. А главное, выпрут с лечфака, и что ты кому будешь доказывать? И в больницах тоже по-разному… Это у нас здесь Евгений Андреевич студентам больничные подписывает, а вот мальчики из нашей группы говорят, у них сразу увольняют, как только заболеешь. Договор же на два месяца у студентов, можно и продинамить с больничным.
Пальцы – в петельки на рукавах. Рукава – во вторые перчатки. Кроксы. Поверх – вторые бахилы. Волосы под шапочку. Теперь очки. Под очки – косметические патчи, иначе будут пролежни. Респиратор. Проверить, чтобы резинка не давила на уши. Не проверишь – к концу смены можно и сознание потерять от боли. А глупо ведь терять сознание от резинки на ушах, когда уже и от гипоксии не теряешь. Капюшон застегнуть у горла на липучку. Теперь всё.
– Сонь, подожди меня. – Светка закрутила волосы гулькой, надела шапочку и теперь приклеивала пластырем патчи. – Пять минут, честное слово.
– А нечего болтать про всякую ерунду, – проворчала медсестра Зина. – Сама задерживаешься и людей задерживаешь.
Она еще только распаковывала свой защитный комплект, потому что пришла позже Светки и Сони.
– Тебе, может, и нечего, – фыркнула Светка. – А мне за квартиру платить. Если уволят, когда заболею, то очень даже не ерунда.
– Евгений Андреевич еще никого не уволил, – тем же недовольным тоном заметила Зина. – Хоть кое-кого и следовало бы. Если кто, например, под профессора с пятой койки подушку не подложил, когда на живот его перекладывал.
На Зинино недовольное ворчание никто, впрочем, внимания не обратил. Светка потому, что пропускала мимо ушей все, что можно пропустить без ущерба для дела, а Соня потому, что ее самым первым впечатлением в отделении было: Зина поит из шприца старика в кислородной маске, приговаривая: «Вот сейчас водички попьем, мой хороший, потом подмоемся, и будет нам полегче», – и голос у нее при этом не ворчливый, а воркующий.
– Я подожду, Свет, – сказала Соня.
– Ты прям как робот, – заметила та. – А мне до сих пор приходится у себя в голове повторять, что после чего надевается, иначе перепутаю.
– У тебя в голове повторяй, не повторяй, все равно все перепутается, – не задержалось за Зиной.
– Но болела я только раз, и то в легкой форме, – отбрила ее Светка.
– Можно подумать, это твоя заслуга! Особенность организма, больше ничего. Сонечка вон вообще за пять месяцев ни разу еще не болела.
– Зин, ну что ты говоришь? – сказала Соня. – Это же не соревнование.
– Я читала, от генов зависит. – Светка наконец надела очки и респиратор, ее голос звучал теперь глухо. – Кому одна группа генов от неандертальцев досталась, те болеют легко, кому другая – в тяжелой форме.
– А у кого гены непосредственно от обезьян, те… – начала было Зина.
Но Светка уже пошла к выходу из раздевалки в отделение, и Соня следом за ней.
Да, одевается она теперь и правда как робот. Даже не верится, что, проделывая это впервые, испугалась своей абсолютной неспособности запомнить, что надевается сначала, бахилы или перчатки, и куда вставлять пальцы, чтобы не задирались рукава.
Первое погружение в больничную действительность ошеломило Соню настолько, что она, может, и отказалась бы от своего намерения, таким самонадеянным оно предстало в тот день в ее сознании. Как ей вообще могло прийти в голову, что она способна выполнять работу санитарки?! Да она даже борщ сварить не умеет! Но умеет или не умеет, а невозможно признаться Жене в своем малодушии после того, как сама напросилась…
По дороге с остоженской вечеринки домой у Сони тряслись руки и подкашивались ноги. И ладонь горела так, словно она ударила ею по раскаленному железу. Она хотела даже зайти в магазин за коньяком – может, от выпивки удастся успокоиться, – и не зашла только потому, что вспомнила о початой бутылке, которая осталась у нее дома со дня похорон.
Когда Соня вошла в квартиру, из кухни в прихожую выглянула Алеся.
– А мы зашли тебя проведать, – сказала она. – Не виделись давно же. Мы ненадолго!
– Почему? – Соня собрала все силы, и улыбка у нее вроде бы вышла обычная. – Лучше бы надолго.
– Со смены едем и спать хочется, – извиняющимся тоном объяснила Алеся. – Поэтому.
– Соня, что с тобой?
Женя, оказывается, тоже вышел уже ей навстречу и стоял в дверях комнаты, глядя на нее тем взглядом, про который мама говорила, что это не взгляд, а ледяное сверло.
– Со мной… – Соня хотела сказать, что с ней ничего особенного, потому что – зачем говорить что-то другое людям, которые с ног падают от усталости, но приехали специально, чтобы увидеть тебя? – Со мной… – повторила она. И вдруг сказала совсем другое, чем намеревалась: – Жень, возьми меня к себе на работу. Пожалуйста, очень тебя прошу!
Соня думала, брат поинтересуется, не с ума ли она сошла, и это был бы правильный вопрос. Но он спросил:
– Кем?
И от ясности его взгляда и тона Соня почувствовала, как успокаивается буря у
