Читаем без скачивания Песчаная роза - Анна Берсенева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В следующую минуту Соня подумала, что сходит с ума, но тут же поняла, что это не она попала в какой-то темный тоннель, а просто сменилась картинка на мониторе: теперь шея больного стала видна изнутри.
– Это трахея, – не оборачиваясь, сказала девушка перед монитором. – Сейчас Евгений Андреевич будет разрез делать.
Отведя взгляд от экрана, Соня увидела, как подошедший к кровати врач ощупывает желтую шею больного, потом берет скальпель, и поняла, что этот врач – ее брат. Это было так странно, это казалось невозможным! Женька, с которым они всю жизнь были как половинки грецкого ореха под общей скорлупой, словно бы отделился от нее совсем, перешел в такое состояние, в котором не может находиться обычный человек.
«Он и не обычный человек», – подумала Соня.
И успокоилась, поняв это.
– Есть! – сказала девушка за монитором. – Скальпель в трахее, видишь? – И с гордостью объяснила: – Евгений Андреевич всегда правильное место для разреза с первого раза находит. А другие, бывает по три раза режут, и то не туда попадают.
– Теперь всё? – спросила Соня, глядя, как в трахею вместо скальпела входит ребристая трубка.
– Нет, что ты, – покачала головой девушка. – Эта трубка видишь какая узкая. Теперь он отверстие будет раз в пять расширять, чтобы такую трубку вставить, по которой кислород можно пустить. Это минут двадцать еще займет.
– Господи, – сказала Соня, – помоги ему.
Девушка у монитора ничуть не удивилась ее словам.
– Евгению Андреевичу всегда помогает, – с уверенностью ответила она. – Я, знаешь, иной раз думаю: может, он сам бог и есть? Мы на него все молимся, во всяком случае.
Соня смотрела то на брата, то на экран как завороженная и, наверное, смотрела бы и дольше двадцати минут, но тут снова появилась Светка.
– Оклемалась? – спросила она. – Пойдем тогда. А то Зинка мне уже плешь проела, почему я тебя у нее увела. Она хотела, чтобы ты сегодня только ногти больным стригла, потому что ты не привыкла еще, прикинь! Я ей говорю: да Соня толковая девчонка, сразу и привыкла! Но она все равно мозг мне выносит.
– А почему у тебя на комбинезоне написано, что ты Светка? – спросила Соня.
– А почему нет? – хмыкнула та. – Здесь же больным знаешь как тошно? Мы-то привыкли, а представь нормального человека. Все звенит, приборы мигают, тревога то и дело срабатывает, свет круглые сутки, и к тому же рядом кто-нибудь умирает. Так и без ковида крыша поедет. А тут человек увидит – Светка. Может, хотя бы улыбнется, всё полегче.
– А в реанимации разве не надо ногти стричь больным? – спросила Соня, когда переходили в отделение.
– Конечно, надо, – кивнула Светка. – И ногти стричь, и мыть, и вообще всё. Некоторые по месяцу на ИВЛ.
– Так, может, я в реанимации буду все это делать? Вам же труднее, наверное…
– Не волнуйся, везде будешь! – засмеялась Светка. – У нас тут всё вместе. Бывает, человека только из приемного поднимут, он разговаривает, смеется, ну, от нервов, конечно, и анализы вроде ничего, а через полчаса задыхаться начинает, и маска не помогает, надо срочно интубировать. Или тромб – тогда вообще на минуты счет. Евгений Андреевич все правильно организовал, короче, – заключила она.
И весь этот бесконечный первый день Соня в самом деле работала везде и делала всё. Еще раз переворачивала больных. Брила. Кормила. Мыла. Разговаривала. Да, это последнее оказалось так же насущно, как вода и еда. С больными разговаривли все – медсестры, санитары, волонтеры. Соня слышала, как Алеся, подходя к кровати, на которой лежал совсем молодой паренек с трубкой в горле, и делая ему укол то в бедро, то в живот, раз за разом повторяла:
– Коля, я тебя не обманываю. Кто тебе такую глупость сказал, что из реанимации живыми не выходят? Легкие восстановятся, переведем тебя на маску, потом через трубочки в носу будешь дышать, потом вообще сам. Не бойся, главное.
И каждый раз гладила этого перепуганного мальчика по руке, и каждый раз казалось, что она произносит все это впервые, потому что убедительность ее не уменьшалась от повторов.
Но сравниться в убедительности с Женей не мог никто. Во всяком случае, Соня думала именно так, хотя он-то как раз говорил меньше всех, у него просто не было для этого времени.
Когда Соня через три часа снова зашла в реанимацию, чтобы переворачивать больных, сразу вслед за ней вкатили каталку, на которой лежала женщина лет сорока. Кажется, красивая. Правда, наверняка утверждать это было невозможно, потому что ее лицо синело с каждой минутой, несмотря на кислородную маску, и возраст, и красота с каждой же минутой становились все менее различимы.
Санитары перекладывали ее на кровать, Алеся подключала какие-то датчики.
– Доктор, – приподнявшись на локтях, прохрипела женщина, – спасите меня, прошу вас, умоляю вас.
Что к кровати подошел доктор, она догадалась, наверное, потому, что у него на комбинезоне было написано не только имя, но и отчество.
– Мы здесь все для этого и собрались, – сказал Женя.
И Соня в ту же секунду уверилась, что эта женщина не умрет. Даже если все умрут, эту спасут точно. Ничего рационального в такой убежденности не было, но она давно уже знала, что рационального в жизни вообще не много, а теперь поняла, что на границе жизни и смерти рациональность приобретает совсем иной вид, чем в повседневности.
К вечеру своей первой смены Соня чувствовала, что еще немного, и она в самом деле грохнется в обморок. Голова раскалывалась – медсестра Зина сказала, что это от гипоксии. Кожа горела под респиратором и очками. Во всем теле не осталось ни одной кости, мышцы и даже, кажется, клетки, которая не гудела бы от усталости.
«Я через полчаса переоденусь, поеду домой, лягу в ванну, потом в кровать. А у Жени суточное дежурство. И у Алеси тоже. Как они выдерживают?!» – было единственное, что не позволяло ей в самом деле упасть на пол в те последние полчаса.
И этого же оказалось достаточно, чтобы назавтра прийти снова.
Глава 10
– Сатурацию измеряй ему каждый час, – напомнил Женя. – Всё, мы уходим.
«Наконец-то!» – подумала Соня.
Она так
