Читаем без скачивания Цивилизация рассказчиков: как истории становятся Историей - Тамим Ансари
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В то время как Европа переживала грандиозное крушение старого нарратива, среди его обломков нарождалось еще одно ее детище. Выдающиеся мыслители, которые стояли у истоков науки, не были учеными в нашем понимании, потому что феномена современной науки еще не существовало. Исследователи-первопроходцы все до единого были служителями Церкви. Возьмем, к примеру, знаменитого ныне астронома Николая Коперника, который в XV в. разрешил проблему растущего несоответствия между массивом наблюдений и птолемеевскими картами звездного неба, выдвинув новую дерзкую теорию: он предположил, что в центре мира находится не Земля, а Солнце, вокруг которого вращается все, включая Землю. Автор этой революционной перестройки Вселенной провел всю жизнь в уютной утробе Матери-Церкви. Коперник имел ученую степень доктора канонического права. Его гелиоцентрической теорией восхищался сам папа римский.
У Коперника был ученик по имени Иоганн Кеплер, еще один гигант ранней науки. Кеплер получил религиозное образование и ревностно исповедовал христианство. Он поставил своей целью завершить начатую Коперником работу, потому что, как и все схоласты (а все схоласты были церковниками), считал, что универсум как Божье творение должен отражать совершенство Бога, а в разработанной его учителем гелиоцентрической модели имелись кое-какие удручающие неувязки. Неосхоласты стремились связать математику и природу, и Кеплер сумел сделать именно это. Он показал, что модель Коперника описывает совершенную Вселенную, если добавить в нее всего лишь одно элегантное предположение: что траектории движения планет вокруг Солнца имеют не круглую, а чуть вытянутую, эллиптическую форму. А поскольку существуют формулы для расчета периметра эллипса, положение любой планеты в любой момент времени вычислялось с математической точностью.
Такие достижения открывали захватывающую дух перспективу: «А что, если можно объяснить весь мир? Что, если все ранее неизвестное способно стать известным?» Натурфилософы (первые ученые) принялись искать математические закономерности в явлениях физического мира: в том, как происходит расширение газов, как камни катятся вниз по склону, как разные вещества, соединяясь, образуют новые вещества. Они пытались количественно объяснить все и вся: действующие на материю силы, движение объектов, процессы, заставляющие живые организмы расти и умирать. Наука получила статус социального проекта и вступила в фазу расцвета в XVIII в. благодаря работам великого Исаака Ньютона, который раскрыл корпускулярную природу света (корпускулами назывались материальные частицы), установил существование гравитации как всепроникающей силы во Вселенной и свел все наблюдаемые типы движений к трем невероятно простым законам.
Но старый феодально-католический нарратив не мог управлять всеми этими усилиями: в его рушащихся рамках они не имели смысла. В Европе и особенно в Западной Европе интенсивно формировался новый ключевой нарратив – полная противоположность нарративу восстановления, наполнявшему жизнью Восток. И этим новым определяющим нарративом для западной цивилизации в грядущие века стал вовсе не материализм. Да, люди сосредоточились на материальных феноменах больше, чем когда-либо прежде, но подавляющая масса народа все еще была искренне привержена религиозной вере, и в Европе эта вера почти всегда представляла собой ту или иную версию христианства.
Не стал новым доминирующим нарративом и протестантизм. Начнем с того, что единой протестантской церкви как таковой не существовало. Сами протестанты продолжали ветвить и ветвить свою веру на бесчисленные конфессии и подконфессии. Их всех объединяла лишь беспокойная жажда истины, желание чего-то нового. Более того, католицизм сохранил свои доминирующие позиции, у него по-прежнему насчитывались десятки миллионов верных последователей.
Наконец, новый нарратив нельзя было назвать и просто светским. Да, в новом европейском мире к светским идеям и интересам относились со все возрастающим уважением, но подавляющее большинство людей по-прежнему регулярно посещали церковь, считали себя членами той или иной конфессии и исполняли религиозные ритуалы дома. Наука была одним из двигателей и порождений нового ключевого нарратива – но только одним.
Что общего имели все социальные потоки и культурные течения, так это взгляд на мир с точки зрения прогресса и регресса. В новом европейском нарративе время было линейным, без каких-либо конечных точек и циклов. История двигалась только вперед: да, иногда она откатывалась назад, но человечество могло и было обязано остановить регресс и вернуть истории ее поступательный ход. Что считать регрессом, а что прогрессом – об этом велось много споров. Однако все единогласно сходились на том, что движение вперед – вот главная цель человеческих усилий, и у этого пути нет какого-либо конца или предела: завтра всегда могло быть лучше, чем сегодня. Прогресс стал новым концептуальным ядром, вокруг которого начало формироваться новое цивилизационное созвездие в этой части мира. Разумеется, многие люди все еще искренне верили в наступление конца света (Судного дня) – когда вспоминали о нем. Но многие ли обращались мыслями к концу света в повседневной жизни? Я подозреваю, таких людей становилось все меньше и меньше. А многих ли заботил прогресс? Да практически все были заняты тем, что изо дня в день раскручивали его маховик – чтобы не дать истории повернуть в обратную сторону, в прошлое.
Нарратив прогресса – глубокая вера в то, что «лучшее» всегда возможно, – побуждал людей искать научные принципы все более глубокой объяснительной силы. В конце концов он породил убеждение, что объяснить что-либо значило объяснить это с научной точки зрения. Тот же нарратив мотивировал неустанное, одержимое стремление к улучшению орудий труда. Намного позже он изменил и отношения между людьми и их орудиями труда.
Но все это было впереди. Между тем в XV в. те же самые силы, которые дали рождение науке и положили начало религиозному обновлению, разожгли во многих аппетит к исследованию новых земель. Христианский мир все еще был пронизан духом Крестовых походов, но теперь религиозный идеализм все больше уступал место политическим и коммерческим интересам. Крестовые походы познакомили европейцев с товарами, которыми изобиловала Восточная Азия, – товарами, потакавшими человеческому стремлению к удовольствиям, развлечениям, роскоши и экстазу. Короче говоря, Европа стала одержима специями, и европейские искатели приключений были готовы преодолеть любые трудности и опасности, чтобы найти путь к этим бесценным сокровищам. Именно жажда специй стала причиной, которая привела к одному из поворотных моментов в человеческой истории.
Часть IV
Поворот истории
Каждый мировой исторический нарратив организует время вокруг некоего ключевого события, которое разделяет его на «до» и «после». Если рассматривать человеческую историю как драму неизбежно усиливающейся взаимосвязанности, первая экспедиция Колумба в Америку была именно таким водоразделом – событием, которое «изменило всё». Оба полушария соединились, и планета Земля стала единым взаимосвязанным миром. За это пришлось заплатить свою цену. Появление европейцев уничтожило целые американские цивилизации. Открывшийся доступ к сельскохозяйственным культурам и полезным ископаемым новых континентов перекроил карту мира. Волновые эффекты колумбовского открытия привели к возникновению в Европе новых форм социальных созвездий, таких как корпорации, банки, национальные валюты и протонациональные государства. Именно с этого момента все существующие на планете монады мировой истории – Индия, Китай, Средневосточный исламский мир, Великая степь, обе Америки, Африка к югу от Сахары и Европа – превратились в участников одной глобальной драмы. Со временем все созвездия этой галактики переплелись настолько, что события в любой точке земного шара стали вызывать немедленные и масштабные последствия во всех остальных частях мира. Глобализация волновых эффектов началась.
17.
Колумб открывает новую эру
(1400–1600 гг.)
В XV в. португальский принц Генрих (Энрике) заболел лихорадкой Крестовых походов. В историю он вошел как Генрих Мореплаватель,
