Читаем без скачивания Рассказы о Бааль-Шем-Тове - Шмуэль-Йосеф Агнон

По всем признакам в середине 1930-х годов отец перестал работать над книгой «Рассказов о Бааль-Шем-Тове». В эти годы он писал «Гость остановился на ночь», большинство рассказов сборника «Книга деяний» и другие отдельные рассказы и подготовил к изданию книги «Грозные дни» и «Книга, писатель, повествование». Много лет спустя, в письме к Дову Садану[328] от 3 февраля 1958 года, он писал: «…теперь, во времена “просперити”, наступившие для хасидских историй, меня не тянет вернуться к моей книге, спрятанной для сохранности в обитый железом подвал». Спустя год в другом письме к Дову Садану, от 6 апреля 1959 года: «Теперь же и в дальнейшем я вернусь к моим рассказам и двум моим большим книгам: “Вы видели” и “Книга, писатель, повествование”, а если Господь даст сил, то и к “Рассказам о Бааль-Шем-Тове”, которые вот уже почти тридцать лет лежат в подвале господина Шокена, однако отчаянно теребят мне душу. Или же оставлю это из-за моде (моды – идиш). И потому, что в будущем году исполнится двести лет со дня смерти Бешта». И действительно, в 5720 (1960) году он выпустил сборник «Рассказы о цадиках: сто и один рассказ о книгах учеников Бешта, благословенной памяти, и учеников его учеников». Книга увидела свет в 5721 (1961) году, а затем была включена в сборник «Книга, писатель, повествование», 5738 (1978), 5760 (2000).

Мы не знаем, когда и почему разошлись дороги Агнона и Бубера в совместном редактировании хасидской книги. Что касается «когда», то, возможно, это случилось после того, как издательство «Двир» отказалось от издания книги (см. выше письмо Шокену от 14 июня 1932 года). Однако можно предположить, что отказ «Двира» послужил лишь последним толчком в процессе, начавшемся задолго до того. Что касается вопроса «почему», то, быть может, мы сумеем найти ответ на него в словах, сказанных Агноном о Бубере: «Также и первые рассказы Бубера требуют критического к себе отношения. Есть среди них такие, что навеяны временем, и такие, что проникнуты духом чужого народа. Такими ветрами не веет от крыльев херувимов» (из статьи «Для тех, кто должен бы был знать Бубера, но не знает его. Мартину Буберу, достигшему славы», опубликованной в сборнике «Сам себе», 2000, с. 257). О дальнейшем развитии темы Агноном см. ниже.

2

Из упомянутой выше статьи мы приведем некоторые выдержки, свидетельствующие о взглядах нашего отца на написание хасидских рассказов.

Предварю это несколькими словами Ахад ѓа-Ама[329] из его статьи «Возрождение духа»:

«С краской стыда на лице нам следует признать, что, если мы пожелаем найти хоть какую-нибудь тень оригинальной ивритской литературы, создававшейся в тот период, мы должны будем обратиться к хасидской литературе. При всей ее несуразности она содержит некие глубокие идеи, на которых лежит печать ивритской самобытности, и содержит их значительно больше, нежели литература Ѓаскалы».

Это были его слова.

Теперь я скажу свои.

Жемчужина валялась в мусоре. Многие перешагнули через нее, многие наступили на нее. Прошел над ней Бубер и почувствовал, что она есть. Наклонился, взял и отер ее, так что она засияла великолепным своим блеском. Как засияла она великолепным своим блеском, вставили ее в венец поэзии. Жемчужина – это хасидизм. Мусор – это отрицание, которому подвергался хасидизм. Растоптать и размозжить – вот что стояло за насмешками, которыми осыпали хасидизм. Появился Бубер… и своим языком он переводил его [хасидизм] на немецкий.

Бубер не был первым на этом пути. Еще во времена Ѓаскалы, за сто лет до Бубера, нашелся преданный и чистый сердцем человек, рабби Яаков-Шмуэль Бык[330], разглядевший светоч хасидизма…

А за Быком появился Элиэзер Цвейфель[331], ученый-талмудист, из тех, кто обладает энциклопедическими познаниями. А вслед за ним – Михаэль-Леви Родкинзон[332]. А за ним – Шимон Дубнов[333]. А за ним – Шмуэль-Аба Городецкий[334], а может, Городецкий был прежде Дубнова. А за ними – Авраѓам Каѓана[335] и рабби Ѓилель Цейтлин[336], Господь да отмстит за его кровь.

Что же они сделали – эти мудрецы? Рабби Яаков-Шмуэль Бык великое дело сделал – встал на защиту хасидизма, не страшась ни маскилов, ни прочих митнагедов. Рабби Элиэзер-Цви Цвейфель написал книгу в четырех частях Шалом аль Исраэль, собрав в ней выдержки из красивых хасидских историй и добрые слова в похвалу хасидизму. И когда написал? При жизни поколения, когда глаза людей поражены были слепотой и не видели они светоча хасидизма. Из-за ненависти маскилов к хасидам его заподозрили в подобострастном лицемерии…

Михаэль-Леви Родкинзон был отпрыском великих мужей, приходился сыном дочери автора книги Аводат ѓа-леви, тот же был учеником автора книги Танья[337]. Выпускал книги с хасидскими рассказами; был служкой при цадике рабби Исраэле-Дове из Веледников и сам писал хасидские притчи. Если я не ошибаюсь, книга Адат цадиким им написана. Он написал две книги о хасидизме: Тольдот ѓа-Бешт и Амудей Хабад. Другие его поступки, которые с хасидизмом не были связаны и не были добры, здесь не место упоминать. Его книги о хасидизме и книга Амудей Хабад ближе к рассказам о чудесах и деяниях чудотворцев, нежели к исследованию хасидизма.

Исследованием хасидизма занимались Дубнов и Городецкий, Авраѓам Каѓана и рабби Ѓилель Цейтлин. Дубнов собрал в своей книге как известный, так и неизвестный до той поры материал. По его книге нельзя составить представление об учении и обычаях хасидизма, да и сам автор ничего не почерпнул из материала, собранного им в ней.

Совсем другого свойства книги Городецкого, ставшие своего рода краеугольным камнем в изучении истории хасидизма. Городецкий был отпрыском цадиков и вырос при дворах цадиков. И в своей книге он приводит виденное и слышанное им, а также много выдержек из хасидских книг. Только вот выдержки, что он приводил, были на разные темы, но только не на ту, которой занимался автор. Что до того, что он слышал и видел, то тот, кто черпает не только из одного источника, преумножает знание.

Иным был Авраѓам Каѓана. Он взял хасидские сказания и превратил их в своего рода историю. Однако сказания дадены нам не для того, чтобы обращали их в историю. Если бы Каѓана был хорошим стилистом, он бы мог написать еще одну книгу для чтения. А так вышло, что привнесенное им не главное, а главное не нуждается в его дополнениях.

Иное достоинство было у рабби Ѓилеля Цейтлина. Смертью своей освятил он Имя Небес, жизнь же его закалялась в горниле хасидизма. Поэтому-то его книги близки к духу хасидизма, и хасиды их читают.

И на немецком языке у Бубера был предшественник – рабби Аѓарон Маркус[338], гамбургский еврей, уроженец Германии, получивший немецкое образование, он сменил ашкеназское одеяние, облачась в хасидские одежды. И не только одеяние сменил, но и душу… Рабби Аѓарон Маркус написал по-немецки большую книгу, преисполненную хасидизма, и она давала верное представление о хасидизме и хасидах, заключая в себе впечатления человека, который много времени проводил при дворах цадиков, и знал многих потомков великих цадиков, и с их слов узнавал о хасидизме. Книга это ценна с разных точек зрения, многие сборники хасидских рассказов восходят к ней, имя же автора сей книги превозносится в них так, как принято у хасидов. Однако посторонние суждения и излишние длинноты портят книгу.

Я обойду молчанием писания рабби Шнеура-Залмана Шехтера[339] о хасидизме, ибо мне не довелось читать его книгу. Также оставлю в стороне и других писателей его поколения, выпускавших книги о хасидизме, и обращусь к писателям, ныне уже покойным, которые сделали хасидизм темой своих рассказов. Начну же с Ицхака-Лейбуша Переца[340], который первый обратился к этой теме и с которого началась эта литература.

Перец был большой художник и замечательные картины изображал. Однако очи его таланта не замечали ни хасидов, ни хасидизма. Идеи, буйно пробивающиеся сквозь его картины, и картины его, облекающие идеи, – ничего в них не было, что связывало бы их с хасидами и с хасидизмом. Даже обойдя все те места, где жили хасиды со времен Бешта и по сию пору, и заставив заговорить всех хасидов, вы не услышите ничего даже отдаленно похожего на то, что говорит хасид в зарисовке «Меж двух гор». А что же другие его хасидские рассказы? Изменение формы не есть создание новой сущности.

Вслед за Перецем явился Миха-Йосеф Бердичевский[341] с хасидским рассказом… Когда Бердичевский опубликовал свой рассказ Арбаа авот (в третьем сборнике «Занимательных книжек», издававшихся Ицхаком Ференхофом в Бучаче), посвященный четырем цадикам: рабби Леви-Ицхаку из Бердичева, рабби Исраэлю из Ружина, рабби Рефаэлю из Бершади (а кто был четвертый, я не помню), то издатель был вынужден извиниться в ежемесячнике Ѓa-магид[342], выразив сожаление, что доставил этим рассказом огорчение множеству евреев. Однажды в чортковском клойзе нашли у меня ту книжку, в которой был напечатан этот рассказ, и бросили ее в печку на сожжение.