Читаем без скачивания Афанасий Никитин. Время сильных людей - Кирилл Кириллов

«Вот гадина», — подумал он, засовывая кинжал обратно в ножны. Стараясь, чтоб его не было видно ни с дороги, ни из деревни, стал пробираться к околице. По мере приближения запах гари усиливался, но было тихо. Значит, все? Неужели все прахом? Не обращая внимания на маскировку, он ломанулся сквозь кусты и вылетел к загородке в два крепких бревна на кольях, ограждающей деревню от джунглей.

Околица напоминала картину разрушенного Христом ада, как ее любили изображать иконописцы.

Створки ворот, сколоченные из грубых досок, валялись на земле. Одна из них сильно обгорела и продолжала тлеть. Через другую проходила трещина, будто ее высаживали тараном. Воротные столбы завалились и тоже обгорели. Тростниковые хижины, ряды которых начинались почти сразу за изгородью, были разворочены и словно бы вывернуты наизнанку. Солома на крышах немногих уцелевших построек тлела, не разгораясь, но и не затухая. В стенах деревянных домов зияли отверстия с рваными краями, щетинящиеся деревянной щепой. Пушки?! Афанасий пригнулся и стал шарить взглядом по окрестностям.

Орудия самопальные — не иголка, их в стоге сена не спрячешь. И пушкарей не видно. Ушли, значит. Хорошо. А деревенские где? Неужто побиты все? А это что?

Тут послышался негромкий то ли всхлип, то ли стон. Будто раненое животное умирает, покорившееся своей участи. Афанасий направился на звук. Обошел курящееся сизым дымком нагромождение бревен, ранее бывшее большим, по местным меркам, домом, и вышел на городскую площадь. Здесь были все. По крайней мере, все оставшиеся в живых.

Собравшись в кружок и подобрав под себя ноги, они сидели вокруг статуи пузатого улыбающегося человечка. Мужчины, женщины и дети. Прикрыв глаза и положив руки на колени ладонями вверх, они сидели неподвижно, с прямыми спинами. Должно быть, молились этому идолу.

Обнаженные тела их не были выпачканы сажей. Бороды у мужчин не обгорели. Значит, огонь они не тушили. Ранен никто из них не был, по крайней мере серьезно. Так, несколько царапин, которые даже перебинтовывать не надо. Видать, когда пушки палить начали, сиганули в джунгли кто в чем был, а вернулись уже потом, на пепелища. И правильно, что тут оборонять? Хижины эти за два дня восстановить можно да посуды новой из глины налепить. Жизнь-то дороже. Русичи, к татарским набегам привычные, так и поступали, относясь к кочевникам как к дождю или граду. В общем, легко отделались индусы. Только вот на лицах…

Лица их были словно вытесаны из камня, но иногда то на одном, то на другом проскакивало выражение неизбывного горя. С чего бы так черепки жалеть?

Не желая разбираться с этим в одиночку, Афанасий пробрался обратно к воротам и вышел на дорогу. Оттуда уже был виден окруженный воинами паланкин.

Взмахом руки позвал он спутников. Дождался, когда кортеж поравняется с ним, и вместе с воинами снова переступил границу поселения. Они прошли по главной улице, с обеих сторон дымившейся кострищами затухающих пожаров, и остановились на краю площади. Никто не решался вступить на нее, нарушив горестную неподвижность жителей.

Прикрывающая носилки занавесь откинулась, Лакшми резвой ланью соскочила на землю, не замечая руки, протянутой одним из голых слуг, и бросилась к кругу замерших людей. Афанасий невольно залюбовался ее округлыми формами, на секунду позабыв обо всем. Танцовщица присела рядом с одним из мужчин, кряжистым и мускулистым, который даже в горе сохранял в облике какую то солидную осанистость. Приобняла его за плечи. Афанасий почувствовал, как его сердце кольнула иголка ревности, хоть он и видел, что их объятия означали только дружбу и сочувствие.

Мужчина вздрогнул, медленно повернул голову и взглянул на Лакшми. Мутная слеза оставила на его коричневой щеке влажную, быстро высыхающую дорожку. Исчезла в бороде. Он ткнулся лбом в едва прикрытую полупрозрачной тканью грудь танцовщицы. Игла ревности вновь кольнула сердце Афанасия. Он подошел к ним и присел рядом. Вопросительно вздернул подбородок: мол, чего тут случилось? Танцовщица едва заметно покачала головой: мол, не понимаю пока, сейчас сам расскажет. Через несколько мгновений мужчина оторвал голову от ее груди и взглянул на Афанасия сухими злыми глазами.

— А это еще кто? — спросил он, не размениваясь на приветствия и иные слова, приличествующие случаю.

— Это мой друг, — ответила Лакшми, успокаивающе положив тонкие пальцы на могучее плечо мужчины. — Он пришел из далеких земель с посланием от дяди Дурмукхи.

Афанасий понял, что перед ним тот самый кузнец. Мастер Юпакша. Да, не думал купец, что такой выйдет встреча. Не тратя попусту времени, порылся за пазухой и протянул кузнецу свиток, полученный на ярмарке в Аланде.

— Не сейчас, — пробормотал мастер сдавленно. Он положил огромную, словно лопата, руку на плечо Лакшми, то ли отталкивая, то ли опираясь. Встал на ноги и побрел куда-то за уцелевшие хижины.

— Э, любезный… — Афанасий хотел кинуться за ним вдогонку, но танцовщица остановила его предостерегающим жестом:

— Не надо. Пусть побудет один.

«Вот те раз», — думал Афанасий, почесывая затылок и пытаясь понять, что же тут случилось. Какие-то люди пришли, расстреляли из пушек всю деревню (он снова огляделся в поисках мертвых тел — не увидел), никого не убили и ушли. Зачем, почему? Пороха девать было некуда? В стрельбе потренироваться хотелось? Или просто решили местных с их земель выжить?

Сидевшие кружком тоже начали подниматься и разбредаться кто куда. Мужчины молчали, играя желваками, в глазах женщин стояли слезы. Девочки цеплялись за материнские юбки и прятали в них лица.

— И кто все это устроил? — вполголоса спросил Афанасий танцовщицу.

— Хануман.

— Чего? — не понял купец.

— В деревню приходил Хануман, — пояснила Лакшми. — Сын бога ветра Ваю и полубожественной женщины по имени Анджана. Обезьяний бог и защитник. Своим огненным хвостом он разрушил деревню.

— Вот оно что. Разрушил деревню, значит? Огненным хвостом? Так не хвост то был, из пушек стреляли.

— Вряд ли кому-нибудь от этого легче, — вздохнула Лакшми, думая о своем.

— Да, извини, — пробормотал пристыженный купец. — А зачем оно ему?

— Низачем. Просто покуражиться.

— Понятное дело — бог. Что с него взять…

— Он не только разрушил деревню, он забрал всех мальчиков, в том числе сына мастера.

— Ах вот как? — Афанасий снова почесал затылок. — Ну, если детей, то конечно. А зачем им человеческие дети-то? Обезьянцы, они ж эвон какие. Другие.

— Не очень. Раньше они были очень похожи на нас. Теперь порода и лесная жизнь творят с ними злую шутку. Своих детей у них родится много, только с каждым разом они все меньше похожи на людей, неразумны и все хуже понимают человеческую речь. Таких они бросают на дорогах. Некоторые люди подбирают их да учат всяким ремеслам, а если продают, то ночью, чтобы они дорогу назад не могли найти. А некоторых обезьян учат забавлять людей на ярмарках и базарах.