Читаем без скачивания Мастер сахарного дела - Майте Уседа
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она вошла в столовую, когда дон Педро при помощи своего верного лакея уже поднимался из-за стола. Рядом с ним, разводя руки в стороны и каркая, кривлялся Педрито.
– Я птица-убийца! – кричал он, тыкая отцу в спину затупленным ножом. – Я ворон!
От его смеха у Паулины застыла в венах кровь. Дон Педро от страха крутился из стороны в сторону и, размахивая и сотрясая в воздухе тростью, всячески старался спугнуть вредителя, а Педрито тем временем нагибался и прятался за колонной, не переставая каркать.
Вальдо не вмешивался, хотя ему было явно неловко. Он тянул дона Педро за руку, пытаясь как можно скорее увести оттуда хозяина и избавить его от издевательств и насмешек сына; во взгляде его отражался страх сказать или сделать что-то не в угоду Педрито и отвечать потом перед самой хозяйкой.
– Подемте, хозяин, скоре подемте. Клянусь: нет здесь никаки птиц, – говорил Вальдо, стараясь его успокоить.
Грудь дона Педро вздымалась от страха, на лице застыло выражение страха.
– Они сзади, – пробормотал тот слабым старческим голосом, не свойственным мужчине, которому не было и шестидесяти. – Я их слышу…
– Их нет, хозяин, это говорю вам я, Вальдо. Послушатесь меня, подемте… Вам нужно отдохну…
– Они здесь! – завопил Педрито, выбежав из укрытия и набросившись на дона Педро со спины, изображая тупым ножом птичьи клевки.
Дон Педро завертелся и от ужаса закричал. Обеспокоенная его состоянием Паулина не выдержала.
– Хватит! – Она подошла к Педрито и, схватив его за руку, стала тянуть вверх, пока пальцы не разжались и нож не выпал. – И не стыдно тебе так обращаться с отцом?
– Отпусти меня, гадина!
Паулина его отпустила. В дверях кухни появилась Ремедиос: от страха, что Педрито – как случалось всякий раз, когда ему что-то не нравилось, – позовет мать, она прикрыла ладонью рот.
– Уведите дона Педро, – обратилась Паулина к Вальдо.
Вальдо снова потянул дона Педро, но Педрито сдаваться не собирался: он нагнулся и подобрал нож другой рукой. Паулина шлепнула его, и нож снова упал.
– Идиотка! Я все матери расскажу!
– А я расскажу ей, как ты, бесстыдник, за девушками подглядываешь, когда они переодеваются. Я это всей асьенде расскажу.
От подобной угрозы Педрито весь побледнел и растерялся, словно никто ему прежде никогда не давал отпор. Губы его сжались, щеки надулись. От гнева он так раскраснелся, что Паулина догадалась, где его слабое место. От него исходила сдерживаемая внутри ярость, и он, не произнеся ни слова, пулей вылетел из столовой. Но, добежав до двери, обернулся:
– Сука, – прошипел он сквозь зубы.
Когда Педрито исчез, Паулина рухнула на стоявший у стола стул. От пережитого только что напряжения головная боль стала невыносимой. Проникавший сквозь окна столовой свет бил ей прямо в глаза. Шелестя юбками, к ней подошла Ремедиос и предложила подать обед, не упомянув ни слова о случившемся, будто бы опасаясь подглядывавшей за ними откуда-нибудь Фрисии.
– Не беспокойтесь, Ремедиос, мне бы только свежих фруктов.
– Фруктов – и се? Уж не захворали ли вы, нинья?
– Мне не хочется есть.
– Это все из-за свадьбы. Но не волнутесь вы так, нинья, масте – человек хороши.
– Знаю, Ремедиос, и – уверяю вас – дело не в свадьбе, просто я себя плохо чувствую.
– Я вам тода ахиако подам – и все хвори как руко сниме. А коли потом и фруктов пожелаете, так я и их вам нарежу, а то вы совсем бледная.
– Ремедиос, прошу вас, задерните шторы. От света мне еще хуже.
* * *
Ближе к вечеру Паулина пошла к доктору Хустино в приемную за лекарством от головной боли. Он осмотрел ее – и удивился ее вновь расширенным зрачкам. На протяжении всего обследования он хмурился, опасаясь, уж не невралгия ли у нее. Он постучал ей молоточком по коленке, осмотрел при помощи офтальмоскопа глазное дно и, с облегчением выдохнув, назначил ей болеутоляющее, списав все недомогания на нервы.
– Вам положены покой и отдых.
Паулина посмотрела на доктора Хустино. С детства она помнила его русые волосы и бороду. Теперь же он почти полностью поседел. Даже под круглыми очками его голубые, такие же, как у дочери, глаза блестели, словно стекла. Он, подумала Паулина, все еще оплакивал ночами свою супругу. Если она, всего через несколько месяцев после свадьбы потерявшая Санти, так страдала, то каково было потерять любимого человека, с которым прожил бок о бок целую жизнь? Паулине его стало жалко.
– Как вы поживаете, доктор? – осмелилась спросить она. – Вы заботитесь обо всех нас, но кто позаботится о вас?
Доктор Хустино, прятавший в чемоданчик молоток, посмотрел на нее с удивлением, не ожидая столь личного вопроса.
– Работа, думаю, спасает. И знание, что люди во мне нуждаются.
– Я тоже усердно работала, чтобы отвлечься, хотя помогало не всегда.
– Так и есть. Иногда даже работа не спасает. Кто-то находит утешение в вере, надеясь, что в другой жизни снова встретится с близкими и любимыми.
– А вы не верите?
Доктор Хустино молча закрыл чемоданчик, и ответа Паулина так и не дождалась, хотя тишина эта была красноречивее слов. Паулина же, напротив, верила в другую жизнь – и каждую ночь молилась за душу Санти, надеясь воссоединиться с ним, когда придет час. Еще она верила, что встретится там и с мамой: мысли о том, что она больше никогда ее не увидит, казались ей слишком жестокими. Потому вера была для нее не столько выбором, сколько необходимостью. Тогда она вспомнила о Викторе: он намного старше ее, а потому, по закону жизни, ему суждено уйти первым. Что будет, когда умрет и она? Она встретится с обоими мужьями? До сих пор она об этом не задумывалась, и теперь по спине пробежал холодок. Она могла бы обратиться за разъяснением тревоживших ее сомнений к отцу Мигелю, но услышать ответ готова пока не была.
– Думаете, я к воскресенью поправлюсь? – спросила она у доктора Хустино, меняя тему.
Тот ласково похлопал ее по плечу.
– Будем надеяться.
Глава 39
Паулина вошла в аптеку поздороваться с Мар. Некоторое время она с порога наблюдала за ней. Мар в присутствии Рафаэля вела себя непринужденно, умело обращаясь с предметами утвари, названий которых Паулина не знала. От ее ловких, уверенных движений
