Читаем без скачивания Маленький памятник эпохе прозы - Екатерина Александровна Шпиллер

Пахло родным летним Подмосковьем, где-то слышался перестук колёс электричек: наша неизменная, вечная российская летняя жизнь, описанная Чеховым, Горьким, прозаическая донельзя и одновременно романтическая до умиления.

Мои летние радости.

Буря кроет

– Вера уже спит, – глухо сказала Алла Андреевна. – Позвоните, Белочка, завтра, пожалуйста.

Я с удивлением посмотрела на часы – всего без пяти восемь. И голос у Вериной мамы странный. Вдруг с Виталиком что?

– Алла Андреевна, у вас всё в порядке? Все здоровы?

Несколько секунд она молчала, и за эти мгновения я успела подумать о детских болезнях, о несчастных случаях, о том, что сама Алла Андреевна, возможно, сдаёт – возраст же.

– Нет… Вера болеет.

– Простудилась? Грипп?

– Нет. Всё серьёзней, – я услышала, что она плачет. Меня накрыло волной такой сильной паники, что болезненно свело желудок и прошиб пот.

– Что? Что? – только и могла бездарно «чтокать» я, боясь услышать ответ.

– Лейкоз… – прошептала сквозь слёзы Алла Андреевна.

Оказывается, с некоторых пор (с каких и почему я не знала, как посмела не знать?) Вера неважно себя чувствовала и списывала своё самочувствие на усталость и весенний авитаминоз, уповала на лето, тепло и целительность свежего подмосковного воздуха. Отпуск планировала в этом году взять пораньше.

Заканчивался апрель, тепло уверенно вытесняло весеннюю промозглость, солнышко светило всё ярче, но в тот день, когда нужно было ехать на ту самую дачу и окончательно договариваться с хозяйкой, Вера поняла, что никуда поехать не сможет. От слабости у неё дрожали колени.

– Мам, я просто не доеду, – испуганно призналась она Алле Андреевне. Вера была бледна, и её знобило. Безо всяких признаков простуды или гриппа. В тот день они поняли, что происходит что-то куда более серьёзное, чем авитаминоз.

Дальше началась муторная катавасия: походы по врачам, бесконечные сдачи анализов, проверки и перепроверки. Пока что полная неясность, всё под вопросом. «Под вопросом» – это когда в истории болезни написан страшный диагноз, но после него спасительной надеждой красуется большой вопросительный знак. Обо всём этом Алла Андреевна поведала мне по телефону тихим, иногда срывающимся на всхлипы голосом.

– И что теперь?

– Теперь мы записаны в очень хорошую клинику к лучшему специалисту… так говорят. Но к нему очередь, хотя это и дорого, поэтому ждём.

– И когда?

– Через три недели.

– Вера ходит на работу?

– Что ты… она на больничном. У неё совсем нет сил. Плохо ест. Я так надеюсь на ошибку! А Виталик ничего не понимает, каждый день спрашивает, почему мама никак не выздоравливает, я должна держать лицо и успокаивать его, врать, – она совсем расклеилась и беззвучно зарыдала в трубку.

О, про «держать лицо» я отлично понимаю! Но для этого нужна многолетняя сноровка и тренировка, чтобы получалось само собой.

– Ошибка, – твёрдо сказала я в трубку. – Это, безусловно, ошибка. Вот увидите, всё образуется, я уверена.

– Белочка… – Алла Андреевна, сильная, добрая, весёлая женщина плакала отчаянно и безнадёжно, но изо всех сил сдерживая голос, тихонько, чтобы её не услышали ни Виталик, ни уснувшая Вера. – Это, видимо, от папы у неё. Он ведь умер от того же.

– Алла Андреевна, у меня теперь есть мобильный телефон, запишите номер! И звоните всегда, когда нужно. Умоляю, держите меня в курсе. Эм… ну, вообще-то я теперь буду звонить постоянно.

– Да-да, сейчас запишу… У Верочки тоже есть, я тебе дам номер. Как раз с него она в последний раз позвонила домой, когда ей стало нехорошо около метро. Она шла с работы и вдруг… Сейчас возьму ручку, погоди.

Пока Алла Андреевна ходила за ручкой и бумагой, я стояла, прижавшись лбом к стене и закусив до крови нижнюю губу. Где я была последние два месяца? Интернет, Париж… Почему так выходит? Почему мы умудряемся исчезать из жизни дорогих нам людей именно тогда, когда они нуждаются в помощи? Как мы смеем не реагировать на что-то явно не то – они, близкие наши, уходят в «подполье», отказываются от встреч, не звонят. А мы беспечно продолжаем делать вид, что ничего не происходит, наслаждаемся общением с Америкой, едем в Париж кайфовать.

Почему я пишу «мы»? Какие такие «мы»? Пытаюсь, обобщая, разделить ответственность со всем миром? Не выйдет, голубушка. Не «мы», а «ты». Я. Это я «забила» на милую мою подругу, вдруг ставшую часто хворать и кукситься, я нашла утешение в иных удовольствиях. Хреновый я друг. Очень хреновый.

На следующий день, сразу после работы, я рванула к Вере.

Она лежала в кровати, обложенная книжками, исхудавшая, в лице ни кровинки. Вера ужасно мне обрадовалась, мы крепко обнялись.

– Ты чего удумала? – делано весёлым голосом спросила я. Лицо моё не выдало все те чувства, которые я испытывала, глядя на тяжело больную подругу. Вера всматривалась в меня, явно пытаясь найти, как в зеркале, отражение того, как она нынче выглядит.

– Да вот, представляешь…

Вера вопросительно посмотрела на Аллу Андреевну, стоявшую рядом и не сводившую глаз со своей дочечки, улыбаясь и приговаривая: «А кто к нам пришёл, а кто Верочку навестил!» Будто Вера совсем маленький ребёнок.

– Мамуль, можно мы с Белкой пошепчемся?

– Конечно-конечно! – спохватилась Алла Андреевна. – Я пока чайник поставлю, вкусняшки организую. Ой, Белочка, мы-то ужинали, а ты, небось, голодная?

– Упаси бог! Только чай с сахаром, больше ничего не хочу!

– Хорошо, будет сделано! – и, странно семеня, будто совсем старушка, Алла Андреевна быстро вышла из комнаты. Вообще-то и мама Веры здорово сдала – постарела, плечи повисли, вокруг глаз появилось жуткое количество морщин… видимо, она много плакала.

– Умираю, – буднично сказала Вера, когда за мамой закрылась дверь.

– Офигела? – зашипела я с неподдельным гневом. – Ещё и диагноза толком нет, и лечиться даже не начала, а уже умирает она!

– Тихо ты. Это я только тебе говорю. И диагноз будет, и лечение – всё будет. Но я чувствую, понимаешь?

– Тебе просто плохо. Помню, я траванулась какой-то дрянью в кафе, сутки блевала, так тоже была уверена, что это всё, конец, из меня уже, пардон кишки через рот выходят. Когда хреново, всегда так кажется.

– Нет… ну, ладно… пусть так. Скоро пойдём к какому-то светиле, он всё подтвердит, вот увидишь.

– Хорошо, допустим. Подтвердит. Но это лечится! Понимаешь ты – лечится! Не ты первая, не ты последняя. Я уже изучила энциклопедию – пара-тройка химиотерапий и будешь, как новенькая.

– А некоторые не выдерживают химиотерапий, – заметила Вера.

– Да? А некоторые от гриппа умирают, слыхала про такое? Или от аппендицита. А у нас в доме лет десять назад один мужик в столовой подавился супом и умер. Какой вывод сделаем?

– Больше никогда не будем есть суп на всякий случай, – улыбнулась Вера.

– Вот именно. Давай прекращай киснуть, лечение будет не самое приятное, но ты всё преодолеешь, а мы все будем держать тебя за руку. За две руки.

– За три – если считать маму, Виталика и тебя, – совсем