Читаем без скачивания Маленький памятник эпохе прозы - Екатерина Александровна Шпиллер

На пороге возникла Алла Андреевна и просияла, увидев смеющуюся дочь.

– Белочка, солнышко, развеселила царевну-несмеяну! Вам чай сюда подать или…

– Ну, ещё чего! – возмутилась Вера. – Я встану и пойдём на кухню, – она решительно откинула одеяло. Из-за спины бабушки выглянул Виталик:

– Ура! Мама встанет и будет с нами чай пить! – закричал он.

Выходит, она уже давно не вставала? Почему я не пришла к ней раньше? Кто-нибудь её навещал?

За чаем с пряниками я спросила про её нынешних и моих бывших коллег с радио.

– Да я ж особенно ни с кем, кроме тебя, не сблизилась там, – вздохнула Вера. – Они знают, что болею, но я не уточняла…

– Ты уже почти месяц болеешь.

– И что? – Вера подняла на меня глаза, казавшиеся теперь огромными на худющем лице. Её всегда будто бы чуть припухшая, выдающаяся вперёд верхняя губа стала ещё заметнее из-за впавших щёк, а потому вид сделался совсем детский и беззащитный. У меня зашлось сердце от жалости и одновременно обуял гнев на бездушных козлов: я поняла, что никто с радио даже не поинтересовался, что случилось с тихой и скромной журналисткой, без которой они вполне могли обойтись, она погоды не делала и не была «звездой» эфира. Ну, болеет – и что? Ну, месяц. Бывает, мало ли! Им есть, чем закрыть эфир. Поганцы!

Вера смотрела на меня всё понимающим и всех прощающим взглядом. Она не сердилась и не обижалась. Ни на кого, кроме своей болезни.

– Как так, Белка? Мне Виталика надо вырастить, не могу же я бросить его на маму, она не молодеет… – выпив чаю, мы с ней опять уединились в её комнате.

– Что за разговоры-то, а? – я так жахнула ладонью по собственной ноге, что мне стало больно. – Ой, мать твою… Никто не умирает, это всего лишь болезнь, которую мы вылечим. Верка, кончай!

Три недели тягостного ожидания. Я жила и просто считала дни. Вторник, среда… суббота… Опять вторник, среда… суббота. Старалась приезжать к Вере почти каждый день, через день уж точно. Она на глазах будто бы становилась прозрачной. Как так может быть? Худела, бледнела, хотя, казалось бы, куда дальше?

Через три недели светило всё подтвердил. «Что здесь было неясного?» – с печальной досадой, понимая, что в очередной раз выступил в роли гонца смерти, спросил он у Аллы Андреевны, которую я поддерживала за дрожащую руку. Профессор был хорошим человеком, ему, при всём его опыте и стаже, трудно сообщать такие новости близким, смотрящим на него с отчаянной надеждой и с готовностью к любому аду одновременно.

– Химиотерапия. Это путь, спасение. Не падаем духом, начинаем лечение.

Ага. Начинаем лечение. Ещё скажите – срочно. Доктор сразу сообщил, что можно бесплатно, по квоте получать «химию», но придётся ждать, встав в очередь. А очередь – это бесценное время, работающее против.

Верина мама не собиралась ставить жизнь своей дочери в пока что живую очередь.

– Сколько нужно курсов?

– Два, может, три. С перерывами, разумеется.

– Сколько стоит каждый курс?

Доктор назвал цифру. Она была внушительная, но не убийственная.

– Кое-что у меня отложено, – порывисто дыша, говорила мне Алла Андреевна, когда мы, не торопясь шли из больницы, где оставили Веру на дополнительные обследования. Больница платная, условия отличные, палата отдельная и каждый день эта палата «сжирала» часть из отложенного. Но Алла Андреевна уверяла, что всё уже прикинула – должно хватить и на условия, и на лечение – на все три курса.

«Мама ухнула на эту квартиру все-превсе свои накопления», – вдруг всплыло в моей памяти сказанное Верой несколько лет назад, когда я впервые пришла к ним в гости. Значит, не «всё-превсё», что-то, к счастью, осталось. По чьему-то глупому, как потом выяснилось, зловредному совету – в рублях.

– В случае чего, займу, есть, у кого, – задумчиво рассуждала Алла Андреевна в унисон моим мыслям. Вот как… Всё-таки на пределе. Плохо. – Оплачивать буду прямо перед каждым курсом, – продолжала она размышлять вслух. – Первый планируют начать в середине июля, потом перерыв, вроде, три недели, она будет дома… второй курс в середине или в конце августа.

Ах, планы, наши планы! Боги на небесах обхохотались. Смешно им, гадам.

Лето катилось незаметно, катилось к чёрту. Я не видела его – природы, погоды, забыла про план в июле съездить на недельку к морю – какое теперь море? Работала, кстати, тоже плохо: впервые в жизни меня вызвали «на ковёр» и сделали втык за грубую небрежность, обернувшуюся срывом сроков.

– Кондратьева, что с вами? Будто и не вы вовсе! – недоумевала наша главред. Безупречно сидящий костюм, очки от Шанель, намертво залакированная суперкороткая, практически мужская стрижка, немаленькие бриллианты в ушах – это всё, что я могу сказать о той незаурядной женщине. – Может, вы устали или нездоровы?

– Извините. Больше не буду. Исправлюсь. Спасибо за беспокойство, я здорова.

Я-то здорова. Как корова. Все мысли о Вере, страх, как ржавчина, разъедал меня изнутри, делая рассеянной и глупой.

– Белла, что-то случилось?

Оказывается, у кабинета главреда меня ждала Нина Сергеевна. Я удивилась:

– Что вы тут делаете?

– Вас жду, – смущённо ответила та. – Я слышала про… вашу ошибку, там скандалили. Настолько на вас непохоже, и я подумала, что-то случилось.

– Да. С моей подругой плохо, – и я вкратце рассказала тёте Моте про Веру. Нина Сергеевна взяла меня под руку, мы медленно пошли по коридору к своим рабочим местам, а она тихонько сжимала мою ладонь как бы поддерживая и сочувствуя.

Наконец, мы дождались первой химии. Мы с Аллой Андреевной отвезли совсем уже слабенькую Верочку в больницу. И началось лечение.

Удивительное дело: как только за Веру взялись по-настоящему, мы обе, я и Алла Андреевна, воспряли духом. Надежда вдруг стала такой мощной и всепобеждающей, что мы опять смеялись, шутили, потому что пришла уверенность: теперь всё повернётся вспять, победа близка.

В больнице не очень разрешали навещать «химиков», но, когда удавалось пробиться, я летела к ней в палату.

Вера-веточка. Веточка-Верочка. Худенькая, хрупкая, лежала она на больничной койке, полностью закрытая одеялом, потому что всё время мёрзла, хотя на дворе уже начинался тёплый август. Маленькая головушка… без волос.

– А они говорили, что, может, и не выпадут, это необязательно, – смущённо сказала Вера, ладонями будто пытаясь прикрыть голову. – Очень противно, да?

«А на челе его высоком…»

– Ой, какая прелесть! Такой клёвый Фантомасик! – радостно воскликнула я, всей волей давя ком боли в груди. – А у тебя качанчик-то какой формы хорошей!

– Я оставлю вас девочки, поболтайте, пока пойду кофе выпью, – сказала Алла Андреевна, которая оказывается, была уже здесь, а я её даже не заметила, сразу впившись взглядом в подругу.

– Ой, здравствуйте!

– Всё нормально! – Верина мама обняла меня за плечи и поцеловала в щёку. – Секретничайте! – и ушла, оставив нас в прекрасной очень дорогой палате.

– А здесь такой прям Хилтон, – сказала я, оглядываясь