Читаем без скачивания История Консульства и Империи. Книга II. Империя. Том 4. Часть 2 - Луи Адольф Тьер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Макдональд провел ночь, перерезая и перегораживая мосты, отводя лодки с левого на правый берег Роны и принимая командиров полков, которых находил готовыми исполнить свой долг из чести, но не из любви; офицеры единодушно свидетельствовали о скверных настроениях среди солдат. Маршал рекомендовал им подготовить графу д’Артуа надлежащий прием, но пока он предавался этим хлопотам, явился комендант Лиона генерал Брайер, заявив, что следует поостеречься показывать Бурбона войскам, ибо их чувства вызывают большие сомнения. Маршал поспешил к графу, которого пришлось разбудить, и ничуть не удивил его столь печальными известиями. Договорились, что маршал начнет смотр один и позовет графа только в том случае, если добьется успеха.
Утром, под проливным дождем, Макдональд собрал 20-й и 24-й линейные и 13-й драгунский полки, оставшиеся среди царившей суматохи без продовольствия, что добавило к их враждебным расположениям недовольство лишениями. Построив их в круг, он напомнил им о двадцати годах войн, во время которых неизменно служил в их рядах, о своем лояльном поведении в Фонтенбло и об ошибках Наполеона, которые навлекли на Францию невзгоды в 1814 году. Он заявил, что если сдать Францию Наполеону, ее ждут еще бо́льшие невзгоды, ибо придется снова сражаться с Европой, как никогда сплоченной, могущественной и разгневанной. Он говорил убежденно и пылко, но безрезультатно. Пожелав, наконец, подвести итог своей речи, маршал выхватил меч и громко воскликнул: «Да здравствует Король!» Но никто ему не ответил.
Делая последнюю попытку, маршал пригласил к себе офицеров. Офицеры пришли и, не теряя почтительности к испытанному воину, с крайней горечью изложили свои претензии. Они были глубоко раздражены Военным домом короля и шуанами, оскорблены пренебрежением к Почетному легиону и, будучи убеждены в неизбежности новой войны с Европой, решились пренебречь ее опасностями и умереть, чтобы возвысить Францию, очистить ее от эмигрантов, шуанов, австрийцев, русских и англичан, которых одинаково именовали и одинаково ненавидели.
Невозможно было чего-либо добиться от столь предубежденных людей. Маршал отправился к графу д’Артуа и, хотя для его особы не было никакой опасности, разве только сделаться пленником Наполеона, обязал его немедленно покинуть Лион вместе с герцогом Орлеанским. Сам он решил остаться, чтобы попытаться в последний раз убедить войска выступить за Реставрацию против Империи.
Проводив принцев до кареты, Макдональд вернулся к мостам через Рону, дабы проверить, выполнены ли его приказы. Мосты, разумеется, не были перерезаны, ибо это возмутило бы население, но они не были даже перегорожены. Что до роялистских подстрекателей, которые так способствовали раздражению лионского населения, никто из них не захотел надеть солдатский плащ и сделать первый выстрел. Маршал приказал перегородить мосты и открыть траншею, чтобы устроить некое подобие плацдарма. В жестокой тревоге он ожидал появления неприятеля. Было 3 или 4 часа пополудни 10 марта;
посланные в разведку офицеры уверяли, что Наполеон уже приближается к предместью Ла-Гийотьер.
И действительно, Наполеон, которого мы оставили покидавшим Гренобль в полдень 9 марта, не терял времени и поспешил присоединиться к своим войскам, направленным на Лион еще 8-го. Поскольку он путешествовал в открытой коляске и продвигался шагом из-за притока населения, марш из Гренобля в Лион среди толп деревенских жителей, с любопытством разглядывавших этого необыкновенного человека, превратился в своего рода триумфальное шествие. Со всех сторон не смолкали крики «Да здравствует Император!», «Долой дворян!», «Долой священников!», и Наполеону поминутно приходилось останавливаться, чтобы выслушивать хвалебные речи и отвечать им. Он поужинал в Риве, заночевал в Бургуине и 10 марта продолжил движение на Лион, куда надеялся вступить до окончания дня.
В четыре часа его авангард, состоявший из подразделения 4-го гусарского, появился у входа в предместье Ла-Гийотьер, где располагалось в наблюдении подразделение 13-го драгунского полка. Едва завидев друг друга, оба конных войска объединились с криками «Да здравствует Император!», а затем проехали через предместье, где народ встречал их, испуская те же возгласы. Вскоре жители и конники подошли к мосту. Заслышав шум толпы, Макдональд приказал двум батальонам следовать за ним и выдвинулся к мосту, предписав офицерам взять сабли в руки, попытаться увлечь войска и добиться того самого первого выстрела, от которого он ждал спасения королевского дела. Пока маршал исполнял это движение, появились гусары 4-го полка вперемешку с драгунами 13-го и криком «Да здравствует Император!» вызвали неодолимый порыв у пехотинцев, охранявших мост. Те отвечали «Да здравствует Император!» и, бросившись на возведенные баррикады, принялись быстро разбирать их. Гусары, драгуны и жители предместья принялись за дело со своей стороны, и за несколько минут проход был расчищен.
Наблюдая это зрелище, маршал думал уже только о том, как скрыться, дабы ускользнуть от рвения своих солдат, которые хотели отвести его к Наполеону и заставить помириться с ним. Вонзив шпоры в бока лошади, он галопом устремился прочь в сопровождении адъютантов и генерала Дижона, во всю прыть пронесшись через Лион и нагоняемый несколькими всадниками, которые желали захватить его, хоть и без намерения причинить ему вред.
У моста в Ла-Гийотьере происходила сцена другого рода. Проход через мост расчистили со всей возможной быстротой, и огромная толпа, состоявшая из буржуа и патриотов, устремилась навстречу Наполеону и, смешавшись с войсками, провозгласила его императором. Спокойный и любезный, как хозяин, возвращавшийся в свое имение, Наполеон тепло отвечал на воодушевленные приветствия, расточаемые ему со всех сторон.
Он решил остановиться не на постоялом дворе, как в Гренобле, а во дворце архиепископства, который был его семейным дворцом. Представители гражданских, судебных и военных властей поспешили к императору с заверениями в верности и поздравлениями. Перед теми и другими он произносил речи, которые уже вел в Гренобле, но теперь говорил языком чуть более официальным. Он сказал, что пришел спасти принципы и интересы Революции, поставленные под удар эмигрантами, вернуть Франции ее славу, не возвращая ей, однако, войну, которой надеется избежать; заверил, что примет договора, подписанные с Европой, и будет жить с ней в мире, лишь бы она не думала вмешиваться в дела Франции; что учтет произошедшие перемены и предоставит Франции всю свободу, какой она достойна; что безраздельная власть была необходима, когда у него были обширные завоевательные планы, но для управления миролюбивой и счастливой Францией ему будет достаточно власти, разумно ограниченной; что он скоро прибудет в Париж и поспешит созвать нацию, чтобы сообща с ней изменить конституцию Империи и приспособить ее к новому положению вещей.
По завершении приемов и торжественных речей его первой заботой в Лионе, как и в Гренобле, было
