Читаем без скачивания История Консульства и Империи. Книга II. Империя. Том 4. Часть 2 - Луи Адольф Тьер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но Наполеон чувствовал, что опасно делать Фуше врагом явным, обманув ожидания в отношении должности, к которой он пламенно стремился. К тому же он решил приставить к Фуше надзирателя, поместив Савари, давнего его врага, во главе жандармерии. Так Наполеон вознаградил и верного соратника, и ненадежного министра, которого вынужден был взять.
Оставалось подобрать министра юстиции. Наполеон хотел хотя бы временно доверить этот пост Камбасересу, который только и обладал достаточным тактом и властью, чтобы сплотить магистратуру, обеспокоенную, разделившуюся, недовольную ретроградным духом Бурбонов, но встревоженную и предприимчивым духом Наполеона. Если бы Наполеону удалось убедить уставшего великого канцлера принять участие в правительстве, его выбору можно было бы только рукоплескать.
Деятели, согласием которых необходимо было заручиться, в настоящее время находились в гостиной Тюильри, прямо под рукой у Наполеона. Он завладел ими без промедления и, за одним исключением, не отпустил без назначения. Декре, Годен и Мольен согласились вернуться на прежние должности. Герцог Виченцы (Коленкур), во всякое время, а тем более ныне, склонный предвидеть дурной оборот событий, не достаточно надеялся на сохранение мира, чтобы взяться за миссию его поддерживать. Он воспротивился настояниям Наполеона и, при всей своей преданности, покинул Тюильри, не приняв департамента иностранных дел. Камбасерес, исполнившийся отвращения ко всему и всем, не испытывал ни малейшей склонности обременять себя министерством; и тем не менее, из преданности и послушания, уступил Наполеону и принял титул великого канцлера, временно управляющего юстицией.
Затем Наполеон отвел в сторону Даву и объявил ему о своих намерениях. Маршал выразил желание служить в действующих войсках, что делал всегда, и указал вдобавок, что внушает мало симпатии армии, где его жесткость вошла в поговорку. «Именно жесткость в соединении с вашей неоспоримой честностью мне и нужна, – отвечал ему Наполеон. – Армия уже год как утопает в дарах. Бурбоны расточали звания всем и каждому без разбора. Все, кто примкнул к моему делу, а число их значительно, также ждут милостей и будут не менее жадны до них. Мне нужен несгибаемый министр, чья беспристрастная справедливость, руководствующаяся только любовью к общественному благу, не может быть обвинена в склонности к роялизму. Ваше положение ставит вас вне подозрений, и вы окажете мне услуги, каких я не могу ждать ни от кого другого». Поскольку маршал продолжал возражать, император добавил: «Вы человек надежный, я могу сказать вам всё. Я дал понять, что сговорился по крайней мере с одной из европейских держав и что установлена тайная связь между мной и моим тестем, императором Австрии. Это не так: я один, понимаете, один перед лицом Европы! Уверен, что найду ее сплоченной и непримиримой. Так что нам придется биться до конца, и для этого за три месяца следует подготовить мощнейшие средства. Я нуждаюсь в администраторе неутомимом и цельном, а кроме того, когда я уеду в армию, мне нужен будет надежный человек, которому я смогу передать абсолютную власть над Парижем. Видите, речь не о том, чтобы потакать нашим вкусам и прихотям, а о том, чтобы победить или погибнуть. От этого зависит всё наше существование». После таких откровенных и энергичных слов маршал Даву повиновался как солдат и принял военное министерство, обменявшись с Наполеоном крепким рукопожатием.
Затем Наполеон побеседовал с Савари и с присущей ему ловкостью высказался о полиции так, чтобы спровоцировать его отказ. Его верный слуга понимал, что полиция не может более быть ему доверена, и сам указал причины, по которым не должен ее возглавлять. Наполеон притворился, будто сдался его желаниям, и объявил, что вверяет ему жандармерию и, тем самым, надзор за Фуше. Наконец, он побеседовал наедине и с Фуше. Кто бы мог подумать, что последний хотел возглавлять не полицию, что так ему подходило, а министерство иностранных дел! Он самонадеянно полагал, что сумеет с помощью интриг привести европейские державы к согласию с императором, либо, если это окажется невозможным, заставит их принять того, кого выберет он сам, например Марию Луизу, герцога Орлеанского или кого-нибудь другого. Фуше убеждал себя, что именно так добьется великой роли, о которой мечтал с тех пор, как вновь открылся революционный путь. И потому он имел смелость намекать, что от него будет больше пользы во внешних сношениях, нежели внутри страны. Наполеон, с одного взгляда угадавший глубокое тщеславие Фуше, поостерегся высмеивать его, ибо несчастье научило его сдержанности. Он извинился, что не ставит герцога Отрантского во главе министерства иностранных дел, сославшись на Коленкура, перед именем которого любые другие притязания отпадали. Он обратился к Фуше с лестными словами о великих услугах, которые тот призван оказать в полицейском ведомстве, и тогда Фуше понял, что другого ему не дадут, и принял предложенный пост.
Осталось получить согласие будущего министра внутренних дел. Но Карно не было в Тюильри. Он жил уединенно в одном из предместий Парижа, узнавая о событиях вместе с публикой, и еще не знал о прибытии Наполеона. Было уже поздно, и Наполеон приказал вызвать его на утро.
Так завершился день 20 марта, начавшийся в лесу Фонтенбло и закончившийся в Париже, в окружении прежнего императорского двора.
На следующий день, после недолгих часов отдыха, Наполеон возобновил активную переписку, посредством которой приводил в столь мощное движение пружины управления. Прежде всего он наметил Даву всё, что тому необходимо было сделать, чтобы овладеть столь обширной администрацией, которую обстоятельства, к тому же, делали столь важной. Он приказал объявить о событиях 20 марта по всей Франции телеграфом либо с помощью нарочных, дабы убедить войска, которые еще не проявили публично своих чувств, и колебавшиеся местные власти. Он рекомендовал Даву отправить смелых и смышленых офицеров в департаменты, где префекты воспротивятся восстановлению Империи, дабы использовать против них войска; послать инструкции комендантам приграничных крепостей, чтобы они водрузили триколор и затворили ворота от неприятеля, который может попытаться застать их врасплох.
Министру полиции Наполеон предписал тотчас заняться префектами и супрефектами, утвердить их на должностях или отозвать, в зависимости от поведения, а новому начальнику жандармерии – как можно быстрее завладеть своим войском, столь ценным сообразительностью, бдительностью и преданностью долгу.
Затем Наполеон вызвал графа Лобау
