Читаем без скачивания Избранные труды. Том IV - Олимпиад Соломонович Иоффе

с одной стороны и крепостные крестьяне – с другой. Причина враждебности помещиков ясна: они лишились рабочей силы как объекта своей собственности. Но что же сказать о крепостных, которые получили свободу и благоприятные возможности для развития своих собственных хозяйств? Они могли бы быть не удовлетворены непоследовательностью реформы, на долгое время сохранившей остатки их крепостной зависимости от помещиков. Однако не это, а разрушение привычного образа жизни, стабильного в своей сущности, хотя и жестокого по своим формам, сыграло здесь решающую роль. Помещик был не только хозяином, он также был отцом. Привыкший к этому, крестьянин чувствовал себя защищенным благодаря своим отношениям с помещиком, и уничтожение прежней зависимости казалось ему крушением важной гарантии, которую эта зависимость ему давала. Поэтому царь Александр, официально названный Освободителем, стал мишенью для шести вооруженных нападений и погиб в 1881 г. вследствие седьмого покушения.

В 1920–1930-х гг. Сталин фактически восстановил в России крепостное право, подавляя любые формы противодействия созданию колхозов всеми доступными средствами – в особенности ссылкой в Сибирь или физическим уничтожением. Благодаря известным мерам и специальной системе, крестьяне не могли уклониться от членства в колхозах или покинуть их законным путем. В то же самое время они фактически не получали какой-либо платы за свой труд и поддерживали себя домашним хозяйством – тем, что они выращивали на маленьких закрепленных за ними земельных участках. Ясно, что это не было точной копией крепостного права, однако это было чем-то еще более невыносимым. Тем не менее, оставляя в стороне самый ранний период, восстаний против колхозной системы не было. В отличие от царя-освободителя, который лишился жизни за то, что ликвидировал крепостное право, Сталин, создатель нового, советского крепостного права, оплакивался сотнями миллионов людей, включая тех крестьян, которых он превратил в колхозников.

После смерти Сталина Хрущев и его преемники облегчили жизнь колхозников. Последние стали получать, по крайней мере, какую-то плату за свой труд в колхозах, а государство повысило закупочные цены на сельскохозяйственную продукцию, сделав систему закупки не такой строгой, как ранее. Это смягчило колхозное бремя, но не уничтожило его. Лишь постсоветский период российской истории повлек за собой коренные изменения: крестьяне смогли покинуть колхозы, получив сельскохозяйственную землю и создав свои собственные хозяйства. Не говоря уже о коммунистах и других политических врагах существующего режима, даже сами местные власти стали противодействовать политике деколлективизации. лишающей их весьма важных экономических и политических выгод. Но что действительно удивительно, так это позиция самих колхозников. Сперва некоторые из них воспользовались благоприятной возможностью, создав после выхода из колхозов личные хозяйства. Но позже множество индивидуальных фермеров вернулось в свои колхозы, и большинство этих предприятий проголосовало за сохранение существующих организационных форм и против преобразования в сельскохозяйственные кооперативы либо полного роспуска колхозов. В известной мере это явилось результатом обрушившихся на индивидуальных фермеров трудностей: отдаленность земли, отсутствие нормальной системы транспортировки, отсутствие подходящей сельскохозяйственной техники, плохое снабжение, сложности в сбыте и т. д. Но все эти обстоятельства не идут ни в какое сравнение с великой ценой жизненной стабильности. Что бы ни случилось, а колхозы гарантировали относительно стабильный уровень существования – вследствие труда колхозников, однако без особых забот. На собственной же ферме можно жить лучше, однако не так стабильно, как в колхозе, и с каждодневными заботами о том, что нужно делать, где достать одно и как продать другое и т. д. А это не присуще русскому менталитету. Он опирается на противоположную посылку: лучше меньше, но стабильно, чем больше, но неопределенно.

Столь сильная предрасположенность к стабильности обнаруживается во всех возможных сферах русской жизни. Особенно остро это ощущается в отношении русских людей к войне. Всякую стабильность, сколь прискорбной она бы ни была, они предпочитают любой войне, какой бы многообещающей она ни казалась. Это принцип «лишь бы не было войны». Сам по себе этот принцип превосходен, однако приложенный к особым обстоятельствам он становится либо абсурдным, либо жестоким. Вторжение в Венгрию 1956 г.: тихий ропот в отдельных «кухонных» разговорах, и громко: «лишь бы не было войны». Вторжение в Чехословакию 1968 г.: Наталия Горбановская и еще несколько человек выступают с протестом на Красной площади в Москве; не слишком распространенный подпольный ропот и праведный голос: «лишь бы не было войны». Вторжение в Афганистан 1979 г.: всеобщее молчание (за исключением родственников жертв), скрывающее фактически ту же самую идею: если нет войны, наша жизнь стабильна, и это важнее всего остального.

Трудно сказать, что в настоящее время сильнее: давление правительства или сопротивление народа. Но достичь успеха правительственными реформами вопреки отстаиваемой народом стабильности – очень сложная, а может быть, даже и неразрешимая задача.

4. Неприхотливость. Экономические потребности среднего русского человека очень скромны, если не сказать крайне ограниченны. Когда в конце 1970-х народные массы Польши начали движение протеста в связи с низким уровнем снабжения продовольствием и предметами потребления, русские туристы, приезжавшие в Польшу, с изумлением пожимали плечами. Если бы в России был такой же уровень снабжения, говорили они, население считало бы это роскошью, а не бедностью.

Даже сейчас во всех российских школах ученики изучают книгу Радищева XVIII в. «Путешествие из Петербурга в Москву», в которой бедность изображена в ужасающих для читателя красках. Но многие ученики, сравнивая эти картины со своим собственным положением и положением своей семьи, не находят чего-либо экстраординарного в жизни народа 200 лет тому назад. За исключением некоторых перерывов, Россия страдала от голода в течение десятилетий большевистского режима. Экономические реформы, проводимые новой властью, существенно ухудшили ситуацию. Гигантский рост цен с относительно медленным повышением зарплаты, ужасающее снижение производства, сопровождаемое инфляцией, и т. п. отбросили более чем 20 % населения, согласно официальным данным, за черту бедности. Вдобавок к этому и другие факты, такие как зарегистрированная и скрытая безработица, задержка выплаты зарплаты в течение месяцев, безуспешность попыток обеспечить авансовые поставки на Север и в другие районы, оторванные от «большой земли», и воистину гибельные условия жизни предстали открыто и без прикрас.

В сфере обслуживания можно видеть еще более невыносимую картину. Наряду со скудным предложением и низким качеством услуг, их цены растут выше и быстрее, чем цены на продовольствие. Поэтому вместо починки своих вещей потребитель старается использовать их до полного износа, что ведет к дальнейшему обнищанию населения. Особенно сложна жилищная проблема. Лишь во времена Хрущева и в меньшей степени Брежнева жилищное строительство достигло более или менее приемлемого уровня. При царской власти массы людей жили в трущобах. Большевистская власть дополнила эти трущобы так называемыми коммунальными квартирами, т. е. квартирами, в которых вместе проживают несколько семей. Коммунальные квартиры и полуподвальные этажи продолжают составлять значительную часть российского жилья, и теперь, когда государственные ресурсы истощены, а все больше людей не имеет собственных средств, перспективы искоренения этого зла кажутся даже еще более отдаленными, чем раньше.

Тем не менее, если не принимать во внимание некоторые экстраординарные случаи, в целом страна спокойна, и предвестников возможного взрыва не замечается. Спокойствие страны, казалось бы, дает правительству полную свободу действий. И это действительно так, пока государство экономически ограничивает людей. Но как только правительство попыталось развивать хозяйственную инициативу граждан, благо обернулось своей противоположностью. Немногие воспользовались этой инициативой. Работать на государственном предприятии и получать зарплату кажется достаточным. Маленькая зарплата? Да! Но она стабильна, гарантированна и соответствует скромным запросам. А где можно получать больший доход? Посредством предпринимательской деятельности? Может быть! Но это нестабильно, негарантированно и требует больших забот для удовлетворения своих потребностей. Ввиду такой альтернативы большинство русских предпочтут первое, как более надежное, второму, как не внушающему доверия. А поддержанная только меньшинством народа свободная рыночная экономика будет лишь фрагментарной, а не всеобъемлющей.

Экономическая умеренность вызывает политическую апатию. В России лишь тонкая прослойка интеллигенции и профессиональных политиков привлечена к этой проблеме. Остальной же, простой народ к политике равнодушен. Он не только не заинтересован в знании специфических оттенков политических партий или политических движений, он просто не видит в этом смысла. Поэтому процесс создания демократического государства – государства народовластия – фактически может быть осуществлен лишь господствующей политической олигархией – государством верхушки общества. Та же судьба уготована идее правового государства. Последнее не может существовать без очень высокого уровня правовой культуры. Весь народ должен уважать право, соблюдать его требования и бороться с его нарушениями. Однако человек, равнодушный к политике, не может быть приверженцем права.