Читаем без скачивания Живой Журнал. Публикации 2001-2006 - Владимир Сергеевич Березин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
05 февраля 2003
Опять история про то же самое
Убивать и мучить людей из соображений политических или эгоистических, в деревне или в городе, ничем не лучше, чем убивать их на войне.
Романтики в экстремизме нет — это коммерческое предприятие. И современная революция — коммерческое предприятие. марксовы законы неколебимы в этой лакуне, где гексоген стоит дешевле героина. Правда, подсесть на него сложнее. Но, зато, и соскочить с этой иглы тоже невозможно.
Одноразовые мальчики, участвующие в современной революции — это политический капитал, тот, что по сути является экономическим. Он приносит прибыль.
Западное общество давно научилось превращать терроризм в изящное зрелище — это прибыль на романтизме. Левацкая книга может очень хорошо продаваться, она безопасна, как вирус гриппа для уже переболевшего человека. В конце шестидесятых, в семидесятых годах она еще давала обострение, впрочем, несмертельное.
В России ситуация иная — прививки от левацкого экстремизма она не получила. Он еще вполне романтичен, его эстетика, слава Богу, давно проверялась кровью по-настоящему.
05 февраля 2003
История про Мерля и Цветкова
…А я помню младшего Алексея Цветкова, о котором идёт речь, лет пять назад. У него было столько волос, что иногда он делал из них на столе подушечку и спал, положив на неё голову. Был он малого роста. За ним волочилось придуманное наречие «контркультурно» — замена слову «клёво», знак наивысшего одобрения. Подмышкой был зажат Маркузе. Говорить с ним было интересно.
Много лет назад мы с университетским приятелем читали роман Мерля «За стеклом» — единственное произведение, которое можно было прочитать о 68-годе, о гошистском мордобое и западных леваках. Тиража этой книги, будто в пособии для служебного пользования, указано не было. Это было странное чтение. Чужая жизнь, полная политических событий, казалась сказкой в нашем безвременье. Я вспоминаю об этом потому, что до сих пор о западных левых у нас весьма смутное представление — несмотря на то, что переведены уже десятки книг о них, книг художественных и научных.
05 февраля 2003
История про выбор
Тогда, двадцать-тридцать лет назад люди взрослые на контркультуру смотрели с недоумением. Де Голль говорил про гошистов: «это мальчики, которые не хотят учить уроки». Де Голлю потом пришлось уйти в отставку, а общество переварило левые идеологии.
Русский бунт переварить невозможно.
Сначала молодые люди делают революцию, предварительно романтизировав этот процесс. Мы теперь знаем, что она делает с ними. Сначала их кончают в оврагах, яростных и непохожих — их убивает тот революционный народ, во имя которого они сами убивали сатрапов. Если они выживают, то их убивают потом — гиблой работой на лесоповале или пулей, если они слишком информированы.
Размышления о революционной целесообразности унылы и скучны, если происходят в бараке. Там уже никто не восхитится давней фразой поэтессы Витухновской: «Незачем знать врага в лицо, когда ему можно стрелять в спину». Там не до эстетики.
Русская литература как бы поставлена перед вызовом. Капитализм нехорош, система политической и персональной корректности внушает опасения, и, вместе с тем радоваться насилию нечего.
05 февраля 2003
История про Витухновскую. Первая
В пору моего знакомства с ней, Витухновская неясным образом была связана с национал-большевистской партией. Не то дружила, не то враждовала с ней. Не то просто принимала чьи-то ухаживания. Понять это было невозможно.
Важнее была другая мысль — мысль о норме. Не о той, о которой часто говорили тогда, не о романе, где норма в кавычках. Одна женщина, сказала мне как-то: «Я не настоящий писатель — уж больно я нормальная». Она оказалась права. Мне нравилась мысль о норме, о нормальной жизни — в противовес хеппенингу. Собственно мысли — в противовес акции. Жизни в противовес смерти.
Я видел Алину Витухновскую у себя дома — не одну, а с какой-то свитой. Вся в чёрном, со странным цветом лица, она говорила о смерти. Она говорила о ней странно и слишком много. Витухновская тогда уже превратилась из литературной фигуры в общественную. Волею судьбы я приложил что-то к её освобождению из следственного изолятора…
05 февраля 2003
История про Витухновскую. Вторая
На одном писательском мероприятии на сцену вышел литературный человек и зачитал требование её освободить. Потом, не поднимая головы, произнёс: «Кто за?» И, так же, не поднимая головы, заключил: «Единогласно».
Я там был, и помнил, что такие вещи я видел много лет назад. Тогда я освобождал из империалистических застенков курчавую американку Анжелу Девис. Мне такая преемственность не понравилась. Но закон есть закон, и если всё-таки выпустили, значит выпустили.
И вот теперь она говорила о смерти.
Это довольно тяжело — слушать, как говорит о смерти некрасивая девушка неуверенных форм, с серой кожей человека, живущего в подземелье. Воспевать смерть хорошо красивым пассионарным женщинам, им хорошо кричать «Патриа о муэрте!» с трибун — если они, конечно, знают иностранные языки.
Проповедь не произвела меня никакого впечатления, потому что я в этот момент вспоминал роман, где Хемингуэй тоже вглядывался в лицо собеседника и про себя бормотал о человеке, отмеченном печатью смерти: «Хочешь одурачить меня своей чахоткой, шулер. Я видел батальон на пыльной дороге, и каждый третий был обречён на смерть или на то, что хуже смерти, и не было на их лицах никаких печатей, а только пыль. Слышишь, ты, со своей печатью, ты, шулер, наживающийся на своей смерти. А сейчас ты хочешь меня одурачить. Не одурачивай, да не одурачен будешь».
Это одурачивание происходит быстро, не без помощи друзей и не без помощи инертного общественного мнения.
Люди играют в политику по принципу «Кто не против нас, тот с нами». Тогда имена скакали из «Лимонки» в «Завтра», от эстетских глянцевых журналов к дурно напечатанным на гектографе и криво сшитым изданиям.
06 февраля 2003
История опять про это
Я всё это говорил к тому, что поэт подменяется некоей социальной функцией. Он превращается в банку с консервами на нью-йоркской выставке, в дюшановский унитаз. Его слова уже не видно. Он растворен в хеппиненге, законы построения которого не отличаются от любой другой рекламной акции.
Между тем именно о стихах надо говорить, если человек называет себя поэтом. Мнения всегда субъективны. Как говорил один хороший поэт: нельзя всё рифмовать со всем. Он говорил
