Читаем без скачивания Живой Журнал. Публикации 2001-2006 - Владимир Сергеевич Березин

Красные объявили мобилизацию, а семья, верно рассудив, решила уберечь мужчин от этой напасти. Долго ли, коротко ли, но он очутился в Батуме, где некоторое время таскал мешки в порту. Но красные и тут не давали ему покоя: наступая, они оторвали моего деда от честного грузчицкого труда и заставили перебраться в Турцию.

Работа в турецких шахтах была тяжела, но мой дед сумел пробиться в маркшейдеры, а потом и в управляющие. Однако желание полнее проявить свои возможности снова сорвало его с места. На грязном пароходе он уехал во Францию. Достигнув Парижа, Иван Акимович поступил в Сорбонну, и, чтобы зарабатывать на учение и пропитание, стал петь в русских кабаках народные песни, печаля почём зря сентиментальных белогвардейцев. Было голодно, а Советская Республика позвала его обратно. Эти два обстоятельства решили судьбу моего деда.

Он вернулся.

И был Иван Акимович механиком на мельнице в знаменитом Краснодоне до самой войны, и никто его не тронул. Но вот пришла война, Краснодон начал переходить из рук в руки.

Дед мой в совершенстве владел языками и не то что бы ладил с немецко-фашистскими оккупантами, но говорил с ними на их же немецко-фашистском языке. Так или иначе, дом его остался неразграбленным. Наконец, пошли слухи, что вслед за наступающими частями Красной Армии идут какие-то кавказцы, основной задачей которых будет карать пособников врага.

Смекнув, что он-то и есть пособник, Иван Акимович за ночь расстарался грузовой машиной и поехал сдаваться. Его родственники ехать отказались и действительно месяц мерзли в сарае — пока грузинское подразделение войск НКВД хозяйничало в доме.

Ивану Акимовичу дали восемь лет. Отбыв их, он встретился со своей первой женой, которая ждала его с четырнадцатого года. Они уехали в Торжок, и мой дед зарекся отныне путешествовать.

Вот каким опасностям подвергались предки автора.

Но, тем не менее, я родился. Как всякий нормальный мальчик своего времени, я сначала стал октябренком, затем пионером, ну а потом уж и комсомольцем. Пел я и в хоре, от которого осталась неистребимая ненависть к детским песням, занимался архитектурой, с прилежанием высунув язык, и даже умудрился отхватить первую и вторую премии на детском конкурсе в Штутгарте. Диплом мне переслали по почте, а 600 немецких премиальных марок пошли в фонд строительства БАМа.

Наконец, наступила пора астрономии. Астрономией я занимался долго, но… Немаловажная деталь — до сих пор узнаю лишь пять созвездий на небе. Дело в том, что Астрономия была Особенной и Специальной.

О, как любят эти слова у нас! Наш учитель, бородатый толстяк, принимал…

Ну, тут я немного подзабыл, что, собственно, делал наш бородатый учитель. Кажется, он просто не делал ничего. Мы беспорядочно путешествовали по стране, в багровых отблесках костра рассуждая о Сахарове и Бродском. Слух окрестных зверей терзала шиховская гитара стоимостью девять рублей, насилуемая групповым способом.

Однако, Родина не дремала и вскоре призвала меня под знамя одной из своих войсковых частей.

Служить я попал в гвардейский Идрицкий танковый полк, охраняющий финскую границу. Полк базировался в Азербайджане, и, после сержантской учебки в Тбилиси я стал заместителем командира взвода управления огнём в военном поселке, состоящем из четырёх домов. Нашей задачей было в течение восьми минут обороняться от наиболее вероятного противника, и с этой задачей мы справлялись всегда.

Единственная гадость заключалась в наличии на финской границе Корпуса Стражей Исламской Революции (КСИР), которые, разъезжая по горам на своих джипах, целились в нас, а в этот момент другая их часть пуляла из своих заграничных винтовок в землю. Это неприятное обстоятельство подвигло моего командира капитана Стрельникова на создание примитивной модели рыночной экономики в рамках поселка. Обнаружив, что коровы местных жителей беспрепятственно заходят на территорию воинской части и даже с…ут на плацу, он поставил около дыры в заборе часового автоматом и приказом: всех впускать и никого не выпускать.

Через два часа капитан начал продавать коров их владельцам обратно — по три рубля. Став впоследствии боевым офицером, я всегда помнил заветы моего капитана, и командуя взводом, а затем, в течение недолгого времени — ротой, следовал главному правилу — плац всегда должен оставаться чистым.

Однако если бы я задумался над коммерческой стороной вопроса, то может быть, моя жизнь пошла бы по-другому. Но, с приключениями оставив службу, я решил продолжить своё образование. Хрупкость гуманитарных наук пугала меня, и я решил заняться науками точными и более или менее чистыми.

При получении мной высокого образования в мире опять начала твориться всякая дрянь. В первый же день первого учебного года две с половиной сотни пассажиров корейского Боинга лишились жизни, и тут есть какая-то непонятная связь.

Тем не менее, два президента — американский и советский, встретившись в Женеве и не договорившись ни о чём, решили, чтобы окончательно не поссориться, поменяться студентами.

Американский студент решил не ехать, потому что только что женился, а я решился и через некоторое время оказался в университете штата Мериленд. Платили американцы мало, и вся валюта у меня уходила на еду. Еда в Америке была разнообразна и очень дорога.

В США я познакомился с дочерью английского миллионера.

Её звали Речел. Мы любили друг друга, и она заразила меня своим оптимизмом. Мучаясь от чужеродной заразы, я всё же полюбил жизнь окончательно и бесповоротно.

Мы жили в её французском доме.

Альпы, простиравшиеся вокруг, освещались розовым солнцем, и наша совместная жизнь казалась бесконечной. Там я полюбил катание на горных лыжах.

Однако, пришла пора уезжать, и я вернулся в Россию, где разгулялась демократия, и начались трудности с выпивкой.

Чтобы опомниться от политических катаклизмов, я уехал в Туву.

В Туве, с помощью местных жителей, я обнаружил, что политические проблемы можно решить простым битьём по морде, а техник Федорчук, очистив полтора килограмма карамели от оберток и заложив их во флягу для получения браги, успокоил мою алкогольную тревогу.

Внезапно я сообразил, что чистая наука не может меня прокормить. Передо мной встала альтернатива — жениться на валютной переводчице или заняться коммерцией. Первое не вышло, и я посвятил себя выращиванию тюльпанов.

От тюльпанов я перешел к аквариумным рыбкам, но из-за повышенной влажности у меня начали отклеиваться обои.

Рыбки дохли, как кролики, объевшиеся капустой, и я, вспомнив об известном литературном персонаже, оставил это поприще. Пришлось вернуться в чистую науку, купить машину. Название я запамятовал, но, кажется, это был «Запорожец».

Нет-нет, всё же это была первая модель Жигулей, изрядно потрёпанная