Читаем без скачивания Живой Журнал. Публикации 2001-2006 - Владимир Сергеевич Березин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Теперь я пью чай. Его запас в ящике над комодом — немногим больше двадцати килограммов, но я думаю, что его мне хватит надолго. Когда он кончится, нужно будет подумать о женитьбе.
<1991>
27 января 2003
История про письмо
Березин как-то влюбился и написал этой девушке письмо. (Это у него манера такая была — чуть что — сразу письмо пишет). Сидит дома и ждет, когда она прочувствует.
Наконец, звонит.
— Спасибо, — говорит. — Вова. Вот когда мой будущий муж будет меня ругать, я буду сидеть в ванной и читать там твои письма.
— Тьфу, — думает Березин. — Ну и дура. Мне такую и даром не надо.
И больше не хотел увезти её в Ленинград.
А письмо он в роман вставил.
Чтобы не пропало.
27 января 2003
История про одну немолодую женщину и её мужа
История про одну немолодую женщину и её мужа, про то, как они живут вместе с его матерью, но вдруг свекровь умирает, и…
Урну с прахом отдали «на руки для захоронения». Рано утром Лидия Ивановна внезапно проснулась и увидела мужа, стоящего у шкафа. Засунув руку за стекло, он сосредоточенно гладил белый фарфор урны. На лице мужа застыло удивлённое и одновременно обиженное выражение.
Это довольно печальная история, и в ней нет ничего смешного. Эти люди живут вместе, старятся. Женщина устраивается в квартире, меняет мебель, обои, она ворочается в этой квартире, будто в неудобной постели, укладывается…
28 января 2003
История про сны Березина № 92
Это давний сон, вернее, это почти уже исторический сон. Одним словом — история. История про Сидорова, попавшего в облаву.
Сидоров становится заложником, и утром его выводят из подвала вместе с такими же, как он, перепуганными людьми. Он видит каких-то иностранцев, замечает между ними Фрадкова и переводчицу Весину. Иностранцы смотрят на русскую экзотику, а Сидоров забирается в кузов грузовика…
Руки всем связали колючей проволокой, однако на всех её не хватило, и последним локти и запястья скрутили обрезками телефонного кабеля, тонкого и пружинящего. Ехать было недалеко, но КАМАЗ с заложниками погнали по средней полосе кружным путем. Над машиной полоскалась половина простыни с кривыми буквами «Кровь за кровь, смерть за смерть». Трое конвойных-расстрельщиков, спокойно положив автоматы на колени, перекуривали. Полтора десятка человек, развёрнутых лицами к опущенным бортам, уже потеряли свой облик.
Одного из заложников рвало, и он, залитый вонючей рвотной массой, кланялся, не в силах упасть, сдерживаемый общей верёвкой. Каждый раз, когда он наваливался на неё, верёвка врезалась в сидящих на коленях с другого края.
Вдруг верёвка лопнула, и заблёванный мужчина выпал на полном ходу.
— Стой! Стой, сука! — забил кулаком по кабине конвоир.
— А, твою…, - выплюнув окурок, второй, поскользнувшись, вскочил на ноги, и, вскинув автомат, уже не дожидаясь, пока машина остановится, дал пристрелочную очередь.
Человек со связанными руками барахтался на мостовой, пытаясь встать, и, наконец, когда ему удалось подняться на колени, вторая очередь ударила ему в грудь, выдирая клочья рубашки, и свалила обратно на асфальт.
Заложник повалился на спину, так и не разогнув ноги, запрокинув голову, будто вставая. Кровь хлынула изо рта.
Сидоров сидел в центре толпы с тягостным чувством непоправимости происходящего. «Сон какой-то… А ведь убьют… Этот, в веснушках. Ему что… Ах, Боже мой, Боже мой…».
Чем кончается этот сон, я не помню.
28 января 2003
История из кладбица сюжетов № 12
Один художник придумывает сюжет для своей новой картины. Идеи беспокойно роятся в его голове и среди них следующие: «Лаврентий Павлович Берия убивает своего сына»; «Никита Сергеевич Хрущёв танцует буги-вуги в присутствии Генералиссимуса Сталина, маршала Тито и военнообязанного Михаила Сергеевича Горбачева, получившего в Кремле свой первый орден»…
— Нет, нет, — решил художник, — это изрядно попахивает соцартом, и, к тому же, нечто подобное уже было описано в книге Юза Алешковского «Кенгуру».
Он вытащил из кармана бычок и закурил.
— Мы, художники, особенный народ, — продолжал он размышлять. — Вот нарисует кто-то хуй на заборе, и это уже — граффити, авангардист, значит. Повесил пиджак на спинку стула — предметник, а повесил криво — концептуалист…
— Как жить и как писать тогда! — воскликнул он патетически. — Вот хорошо моему другу Березину, который получает большие, по моим представлениям деньги в какой-то конторе, а туда не ходит, сидит дома и работает над своими бессмертными произведениями. Жаль только, что в последнее время у него испортился характер, и в силу своего образования он начал делать открытия. Последним его открытием было следующее — если рано утром выпить ровно стакан водки, то жизнь и этот самый день приобретает отчётливый смысл, есть смысл и в том, чтобы его, собственно, прожить.
29 января 2003
Кладбище сюжетов. Сюжет седьмой: «Салон Анны Павловны Шерер»
Березин сидит дома и читает роман «Война и мир», сочинение графа Льва Николаевича Толстого. Внезапно звонит телефон, и через пятнадцать минут к нему в гости заходит его приятель О.Рудаков с какими-то полупьяными бабами. Натурально, начинается дебош.
— Нет, князь, Генуя и Лукка — не наши владения, — говорит одна из дам, склонив голову на плечо хозяина.
— Лучше два раза получить, чем один — не попробовать, — резонно возражает ей О.Рудаков.
В этот вечер Березин засыпает поздно и поутру, когда солнце золотит стоящий напротив дом, выползает в утреннюю кухню. Он ставит вариться кофе и достает дневник.
В то утро особенное чувство сходит на него, это было чувство духовного очищения. Он убирает объедки со стола и начинает записывать: «А всё-таки, Наташа Ростова, с которой я был знаком три года назад, была лучшей женщиной, которую я знал. Но, всё же она была сука, и я правильно сделал, что её бросил. Мы были бы несчастливы, я знаю. Итак, все мы являемся суперпозицией поступков других людей, и та, незнакомая мне, наверное, пополневшая Наташа, продолжает влиять на мою жизнь своим кофе по утрам».
В коридоре появляется одна из вчерашних дам.
Она скрывается в сортире, откуда вскоре раздаются рыдающие звуки. Березин захлопывает дневник и поспешает на помощь.
Все закончено. Он вытирает своей гостье лицо и сочувственно произносит, с печалью понимая, что имя дамы ему неведомо:
— А кофейку, графинюшка, не пожелаете?
Почтительностью своего тона Березин как будто показывает,
