Читаем без скачивания История Консульства и Империи. Книга II. Империя. Том 4. Часть 2 - Луи Адольф Тьер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Государи же были разгневаны как никогда и не могли простить Наполеону того, что он отвлек их от пиршества тщеславия, устроенного в Вене. Их армии, хоть и обреченные снова сражаться, разделяли их чувства. Прусская армия, как мы уже сказали, превосходила в крайностях все остальные. Прусские офицеры в Льеже, задетые отношением местных жителей, нередко совершали насилие над бельгийцами, считавшимися друзьями французов, и возвещали, что на сей раз не оставят от французских провинций камня на камне. Они грозили истреблять даже женщин и стариков, но, к счастью, неспособны были сдержать свои жестокие обещания. Стычки с саксонцами случались каждый день. Газеты на берегах Рейна продолжали вести самые безумные речи. Бурбоны, говорили они, не смогли править; но Наполеон правит слишком хорошо, ибо за два месяца он извлек из Франции больше ресурсов, чем Бурбоны за год. Поэтому не нужны ни он, ни они. Нужно дать Франции дюжину королей, а единого императора приберечь для германцев; нужно отобрать у нее Эльзас и Лотарингию, а государственное имущество употребить на дотации германским солдатам, чтобы возместить расходы на предстоящую войну. И не нужно слушать никаких предложений Франции, если только она в знак покорности не отдаст Лилль, Мец и Страсбург!
Французские эмигранты в Генте продолжали переписываться с Веллингтоном и Блюхером, сообщая им обо всем, что узнавали из Франции, и горячо обсуждая важный вопрос о новом восстании в Вандее. Веллингтон, внимательно следивший за военными приготовлениями Наполеона, хотел, чтобы ему причинили серьезные неприятности, начав восстание на обоих берегах Луары. Даже если удастся отвлечь таким способом лишь 15–20 тысяч человек, которых Наполеону придется удержать между Нантом и Ла-Рошелью в то время, как начнутся военные действия между Мобёжем и Шарлеруа, это станет большим облегчением для тех, кому придется принять на себя первый удар французской армии. Однако вандейские вожди, находя пыл местных жителей недостаточным, предпочитали не опережать союзников и дождаться, пока те не притянут к себе все силы Франции. Веллингтон настоял, чтобы в Вандею отправили маркиза Ларошжаклена подать сигнал к восстанию, и обещал прислать в помощь вандейцам английские корабли с оружием и боеприпасами.
Вот такая зловещая картина разворачивалась на глазах Наполеона во второй половине мая. Трудно передать, до какой степени он был удручен катастрофой Мюрата. При виде падения зятя, всегда внушавшего ему антипатию своим легкомыслием, но столь искусно руководившего его кавалерией на полях сражений Европы и бывшего одним из его старейших товарищей по оружию, Наполеона охватила глубокая жалость и сумрачная озабоченность, которую он тщетно пытался скрыть и которую его друзья обнаруживали помимо его воли. Хотя Наполеон и был недоволен Мюратом, но отправил к нему доверенного человека, поручив доставить соболезнования, дать почувствовать, сколь многочисленны и серьезны его ошибки, и обязать остаться на некоторое время между Марселем и Тулоном в том месте, какое он найдет для себя приемлемым. В самом деле, не время было показывать парижанам побежденного короля Неаполитанского и радовать врагов Империи видом жертвы, предвещавшей в их глазах жертву более великую и более ненавистную.
Роялисты, казалось, угадывали, что было у Наполеона на душе, и испытывали чрезвычайную радость. Для них конец Мюрата стал прообразом падения Наполеона. Они не отдавали себе отчета в разнице и замечали не без основания, что хотя Наполеон и французская армия намного превосходят Мюрата, но Веллингтон, Блюхер, Шварценберг и 500 тысяч солдат, которыми они командуют, не менее превосходят генерала Бианки и австрийскую армию Толентино. Пользуясь предоставленной свободой, роялисты во весь голос говорили о том, что предвещает падение Мюрата, писали об этом в своих листках, суетились, волновались, особенно в Марселе, Тулузе и Бордо, и начинали формировать в Вандее соединения, которые должны были в скором времени взяться за оружие.
Наполеон всё подмечал и видел средство исправить положение только в том, чтобы быстрее начать войну и повести ее стремительно и мощно. Подлинный и единственный ресурс он видел в скорейшем нанесении удара по части союзных войск, находившихся в пределах досягаемости, и думал воспользоваться удаленностью одной из двух неприятельских колонн, колонны князя Шварценберга, и внезапно обрушиться на Блюхера и Веллингтона, расположившихся у северной границы Франции. Он обдумывал один из самых глубоких планов в жизни и если обретал надежду, то только погружаясь в свои замыслы и замечая, сколько возможностей оставляет его военной прозорливости недальновидность врагов. Наполеон был уверен, что стоит ему одержать одну победу, вроде тех, что он во множестве одерживал ранее, и роялисты угомонятся, Европа, ныне глухая к его предложениям, прислушается, а трудности, с которыми сталкивается его правление, сгладятся. И потому он денно и нощно трудился, подготавливая армию в 150 тысяч человек между Парижем и Мобёжем, чтобы обрушить ее, как дубину, на голову англичан и пруссаков, расположившихся у границы. По этой причине ему не терпелось уехать, и, по завершении голосования за новую конституцию, выборов и созыва палат, он рассчитывал покинуть Париж и отправиться во Фландрию, дабы за два-три дня решить свою собственную участь и участь мира.
Никогда Наполеон не трудился активнее и плодотворнее. Элитные батальоны национальных гвардейцев формировались с необычайной легкостью, особенно в пограничных провинциях, и Наполеон уже был уверен, что одни эти провинции дадут ему не менее 150 тысяч человек. Он направлял эти батальоны к крепостям, выдавая солдатам только блузы с цветным воротом и старые ружья, которые им предстояло починить на досуге в гарнизонах.
Набор в действующую армию продвигался не столь успешно. Призыв бывших солдат не дал того, что обещал. Многие из них предпочли служить в мобильной гвардии, потому что служба в ней была ограничена в отношении длительности и перемещений. Иные женились, третьи, принадлежа к классам 1813–1814 годов, не питали склонности к войне, в которой познали одни поражения. По всем этим причинам вместо 90 тысяч солдат из 150 тысяч дезертировавших в 1814 году, приходилось рассчитывать только на 70 тысяч, 58 тысяч из которых уже вернулись, а 12 были на подходе. Прибавив их к 180 тысячам действительного состава и 50 тысячам отпускников, полностью повиновавшихся призыву, можно было получить около 300 тысяч солдат, в том числе 200–210 тысяч в боевых батальонах и около 100 тысяч в сборных пунктах и в глубине страны. При масштабах грозившей Франции опасности этого
