Читаем без скачивания Живой Журнал. Публикации 2001-2006 - Владимир Сергеевич Березин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
16 марта 2003
История про «Паутину» № 6 (А, на самом деле, чёрт знает про что)
Я продолжаю переписывать сам себя, говоря о сентиментальном герое. Когда ты читаешь книгу, в которой чередуются названия чужих песен, песен, которые ты никогда не слышал и вряд ли когда-нибудь услышишь, ты испытываешь при этом очень странное ощущение.
Был такой роман Джона Брэйна «Путь наверх», где героя охватывала тоска по тем дням, «когда я мог позволить себе истратить четыре фунта в неделю на пиво и сигареты, а эмблема в виде серебряного крылышка обеспечивала и дармовую выпивку и женщин из общества. …Мне показалось, что сейчас я снова покачу по пустынным равнинам Линкольншира с бочкой пива в багажнике, а Томми Дженкс заведёт во весь голос „На манёврах“, или „Коты на крыше“ или „Три почтенные старушки“».
Какие коты, какие старушки… Какие хиты семидесятых?.. Конечно, многие музыкальные имена, которые перебирал Мураками, знал и я, но все они старились стремительно — будто цены в фунтах, шиллингах и рублях, что жили в разных книгах.
Мураками был расслабленным стильным человеком. Одиночество, рок-н-ролл, секс. Только наркотиков в этом списке не хватало — они были, слава Богу, исключены. Впрочем, сам Мураками баловался травкой.
Я был ровесником его героев. Всё дело в том, что это были истории о неудачниках средних лет. Мураками даже кокетничал своим одиночеством и расслабленностью. И русский читатель соотносил себя с расслабленным японцем, отождествлял себя с этой постиндустриальной расслабленностью, передавал книжку другому такому же расслабленному — жена-ушла-с-работой-проблемы-машину-спиздили.
И мода на Мураками ширилась — безотносительно высокого качества его текстов. Потому как он реализовывал японский вариант сюжета про Ивана-дурака, спящего за печкой, но которому, наконец, подвалило, повело по жизни, которым заинтересовалось мироздание.
Отношения у героев Мураками были свободные — «Настолько свободные, ни к чем у не обязывающие отношения у меня за всю жизнь складывались лишь с нею одной. Мы оба понимали, что эта связь ни к чему не ведёт. Но смаковали оставшееся нам время жизни вдвоём, точно смертники — отсрочку исполнения приговора… Но даже не это было главным в моей пустоте. Главной причиной моей пустоты было то, что эта женщина была мне не нужна. Она мне нравилась. Мне было хорошо с ней рядом. Мы умели наполнять теплом и уютом то время, когда мы были вместе. Я даже вспомнил, что значит быть нежным… Но по большему счёту — потребности в этой женщине я не испытывал.
Уже на третьи сутки после её ухода я отчётливо это понял. Она права: даже с нею в постели я оставался на своей Луне». Эти мысли так же распространены в мужских постиндустриальных головах, как Макдональдсы в мировых столицах. Так же как мечта запечного Ивана о череде царевен. В России Мураками стал особенно популярен потому ещё, что понятия сентиментального стиля у нас не было с тех пор как ушла мода на Ремарка и Хэмингуэя. Герои Мураками — это явная неспешность и ничего не делание — наследство Ремарка.
И тут выходит самое странное этот расслабленный герой одинаков здесь и там, что в мировых бестселлерах, что у Лукьяненко, что в романе «Паутина». И автор «Паутины» напрасно ругает Лукьяненко — их тексты эти вполне комплиментарны.
В унынии от таких рассуждений предался я медитации
Разглядывал я себя издали — всё своё тело со стороны подушки. Два горных пика, острых и симметричных — от ступней. Маленький холмик от хуя, возвышенность живота. Тонкая простыня придавала всей этой картине вид горной страны. Какие-нибудь Гималаи. Голубая пустая стена, холод, вытекавший из кондиционера и мертвенный свет суперсовременного освещения только усугубляли впечатление. Горы, точно горы. И геологическое движение. Тьфу. Никакой расслабленности не получилось, а уж сентиментального героя и подавно. Спать.
16 марта 2003
История про «Паутину» № 7
Однажды я попал на какую-то Православную конференцию по Интернету. Собственно, пошёл я не слушать, а смотреть на помещение. Увидел белые мраморные стены, покрытые сетью маленьких трещин. Была, впрочем, и трещина покрупнее. Были лестницы со скрипящими ступеньками и дрожащими балясинами тёмно-жёлтого дерева. И того же цвета деревянные решётки, прикрывающие батареи парового отопления. Всё это были остатки былого сталинского величия.
Но внезапно я понял, что был в этом месте много лет назад. Тогда я пришёл на заседание Астрономо-Геодезического общества, членом которого был тогда по ошибке. Тогда я попал на какой-то доклад, опоздал, и первое что услышал было:
— И вот мы приехали на Куликово поле, обнаружили эту каменную скифскую бабу. Оказалось, что у неё изо рта выходит нулевой меридиан…
И вот, спустя много лет, я попал на продолжение этого доклада. Кажется, он назывался «Православие и Интернет». Какая-то тётенька с жаром говорила об ужасных идеях исповеди в Сети. Потом вышел на трибуну какой-то толстяк и сказал, что, дескать, недаром Интернет называется паутиной. «И нам, православным, нужно искать то место, где сидит паук» — завершил он свою мысль.
Эту историю надо было бы вынести в эпиграф. Дело в том, что Сеть уравнивает всех — в том числе и литературу. Споры об отцах-основателях, о приоритете бессмысленны, точно так же как поиски паука.
Время от времени в моё рассуждение пролезают спортивные примеры (у Андреева, кстати, есть интересная статья о футурологии спорта). Так вот, после череды олимпийских скандалов кто-то из официальных лиц сказал, что России надо выигрывать не доли секунд и сантиметры, а идти на голову вперёд, чтобы наши победы стали бесспорны.
Тут сказалось непонимание современного состояния спорта — ресурсы человеческого тела исчерпаны, сформировался многомиллиардный рынок, животная масса зрителей и потребителей.
Вырваться на полкорпуса вперёд нельзя, а игры превратились в битву анализов и схватку фармакологов.
Состояние с сравнением литературных произведений в популярных жанрах, или, точнее, среди текстов, претендующих на популярность такое же. Их обводы похожи, как силуэты истребителей разных стран. Тексты получают олимпийские титулы за счёт пиарщиков-аптекарей и правильно ориентированных судей сотен конкурсов.
16 марта 2003
История про «Паутину» № 8
Собственно история главного героя «Паутины» повторяет историю давней повести Александра Кабакова «Невозвращенец» — тоже человек в годах, та же невнятная личная жизнь, гуманитарное прошлое. Да и все реалии будущей жизни оттуда — весь этот «святназ», что ходит
