Читаем без скачивания История Консульства и Империи. Книга II. Империя. Том 4. Часть 2 - Луи Адольф Тьер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Случай, всегда снисходительный при необходимости, предоставил Фуше желанную возможность на следующий же день после отъезда Наполеона. Полиция сообщила, что маршал Удино готов возглавить роялистское движение. После 20 марта маршал не поступал на службу, но не отказывался от явного сообщения с Наполеоном. Он встречался с ним, встречался и с военным министром. Последний вызвал его к себе, обратился к нему с упреками и, чтобы испытать его чувства, хотел поручить Удино командование. Маршал извинился и под нажимом министра отвечал ему, что тот служит гиблому делу; что Бонапарты теперь невозможны, а Бурбоны неизбежны и желательны; что если их не провозгласят, то их придется принять из рук иностранцев на дурных условиях; что гораздо благоразумнее взять инициативу на себя; и что, наконец, такое поведение будет сколь здравым, столь и патриотичным. Наконец, Удино свел дело к военному вопросу и спросил Даву, верит ли он, что сможет противостоять Европе, когда этого не смог и Наполеон. Он добавил, что Людовик XVIII всегда хотел выказать справедливость в отношении Даву, что ему помешали, но он высоко ценит достоинства победителя Ауэрштедта и учтет услуги, которые маршал сможет оказать по этому случаю Франции.
Даву отвечал, что под возложенным на него сокрушительным бременем, то есть обязанностью сменить в командовании Наполеона, он думает не о личных выгодах, а об ответственности, павшей на его голову, и что сопротивление Европе при сложившемся положении вещей кажется ему почти невозможным. После такого признания трудно было не согласиться с необходимостью принятия Бурбонов, коль скоро Европа не желает для Франции других государей. Даву, будучи человеком здравомыслящим, признал эту необходимость и добавил, что может преодолеть личную неприязнь, если Бурбоны поведут себя благоразумно. На вопрос Удино, что нужно, чтобы он счел их поведение благоразумным, Даву отвечал следующими условиями: вступление короля в Париж без неприятельских армий, которые останутся в тридцати лье от столицы; признание трехцветного знамени; забвение действий и высказываний военных и гражданских лиц после 20 марта; сохранение нынешнего состава палат, нынешнего состояния армии и проч. Маршал Удино удалился, дабы рассказать об этой беседе лицам более могущественным, нежели он сам. Он явился к Витролю, который нашел условия Даву вполне приемлемыми и захотел с ним побеседовать. Тот согласился принять Витроля и принял его тем же вечером. Витроль заявил, что не обладает полномочиями в отношении предложенных условий, но выказал убежденность, что король их примет, особенно если его провозгласят прежде вступления в Париж иностранных армий. Немедленное провозглашение Бурбонов, если такой ценой можно было избежать необходимости второй раз терпеть неприятеля в столице, показалось маршалу Даву самой выгодной вещью в мире, и он решил на следующий же день сделать исполнительной комиссии официальное предложение. Маршал был цельным человеком, чуждым политических политесов, и когда считал решение разумным, не допускал колебаний.
На следующий день, 27 июня, когда во дворце Тюильри собралась исполнительная комиссия вместе с председателями обеих палат и большинством членов их бюро, Фуше, уведомленный о том, что произошло между Витролем и маршалом, направил беседу на обсуждение положения, в частности, в военном отношении. Даву сообщил новости, которыми располагал и которые были весьма неутешительны. Пруссаки и англичане двигались уже два дня с большей скоростью, и следовало опасаться, что они покажутся перед Парижем прежде армии, которую собирали в Лаоне. Отбросив околичности, не свойственные его характеру, Даву категорически заявил, что серьезное сопротивление представляется ему невозможным; что даже если удастся одолеть подходивших с севера пруссаков и англичан, останутся еще идущие с востока русские, австрийцы и баварцы, под натиском которых устоять не удастся; что надо уметь признать реальное положение вещей, заявить о нем и вести себя в соответствии с ним;
что поскольку Бурбоны неизбежны, лучше их принять и самим провозгласить, добившись, чтобы они пришли одни и на тех условиях, которые он изложил маршалу Удино. В противоположность Фуше, который прибегал к непрестанным уверткам и расчетам, маршал Даву откровенно рассказал о беседе с Удино, о выдвинутых им условиях и полученных на их принятие надеждах и, наконец, заявил, что считает необходимым откровенно объясниться с палатами и сделать им официальное предложение.
Речь маршала, произнесенная убежденным тоном, почти не вызвала возражений со стороны Гренье и Кинетта и даже со стороны Карно, который верил в лояльность Даву и понимал предпочтительность принятия Бурбонов без участия иностранцев. Коленкур промолчал, как не переставал поступать в нынешних обстоятельствах. Фуше одобрил идеи маршала и сказал обоим председателям, Камбасересу и Ланжюине, что им надлежит подготовить палаты к неизбежному. Никто, казалось, не был склонен выдвигать возражений, когда вдруг появился барон Биньон, временно занимавшийся внешними сношениями, и доставил важный документ. Это было первое донесение переговорщиков, отправленных в лагерь союзников, и они сообщали следующее.
Переговорщики Лафайет, Понтекулан, Себастиани, Аржансон, Лафоре и Констан двинулись к Лаону в надежде встретить английскую и прусскую армии, вначале добиться перемирия от армий, а затем отправляться договариваться по существу с государями. Дорогой, лучше узнав о движениях неприятеля, они двинулись в Сен-Кантен, где обнаружили прусские аванпосты, и попросили о встрече с неприятельскими генералами. Блюхер, опережавший английскую армию на два марша, сообщил об их появлении Веллингтону, но тот не захотел предоставлять перемирия, ибо считал отречение Наполеона притворством, задуманным ради выигрыша времени. Блюхера не было нужды уговаривать отказаться от переговоров, и он отверг всякую возможность перемирия, пока ему не сдадут по крайней мере главные приграничные крепости и самого Наполеона. Такие условия были явно неприемлемы. Между тем офицеры, которые вели переговоры от имени обоих неприятельских военачальников, говорили, что они пришли во Францию не ради Бурбонов, что эти государи им безразличны и что в случае удаления Наполеона и его семьи державы подпишутся под самыми выгодными для Франции условиями.
После этих переговоров парламентеры получили разрешение ехать в Эльзас, где должны были встретить государей коалиции. Они двинулись в этом новом направлении, но, прежде чем пуститься в путь, сочли должным отправить исполнительной комиссии первое донесение. Они писали, что члены коалиции вовсе не держатся за
