Читаем без скачивания История Консульства и Империи. Книга II. Империя. Том 4. Часть 2 - Луи Адольф Тьер

Генерал Беккер со всей поспешностью возвратился в Мальмезон, нашел Наполеона по-прежнему одетым в мундир, с приготовившимися адъютантами, ожидающим лишь ответа на послание, чтобы вскочить на лошадь. И хотя доставленный ответ не удивил Наполеона, он всё же огорчил его и даже разгневал. Но вскоре, увидев, что от него не хотят даже последней услуги, какой бы великой и надежной она ни была, он покорился и вспомнил, как воспротивились ему маршалы в 1814-м, когда он мог сокрушить войска союзников в Париже. Второй раз за пятнадцать месяцев фортуна предоставляла ему возможность разгромить неприятеля, и второй раз за ним отказывались идти, выказывая в его отношении сомнения, недоверие и раздражение!

С этой минуты Наполеон думал только об отъезде. Его спутники по изгнанию были выбраны: Бертран, Савари и Гурго. К ним должен был присоединиться и Друо, но его сочли способным командовать Императорской гвардией после отъезда Наполеона, и он был вынужден принять командование. Сам Наполеон предписал ему так поступить. Он сожалел о Друо, но не отчаивался вновь свидеться с ним в Америке, как и с графом Лавалеттом и некоторыми другими, на кого рассчитывал. Его мать, братья и королева Гортензия также намеревались перебраться к нему.

Поскольку все приготовления были завершены, Наполеон решился к вечеру ехать. Он не думал обеспечить себя денежными средствами и вверил Лаффиту четыре миллиона золотом, случайно обнаруженные в армейском фургоне. Гортензия убеждала его взять бриллиантовое колье, чтобы всегда иметь под рукой средства, которые легко скрыть. Наполеон отказывался, но она со слезами настаивала, и он позволил ей спрятать бриллианты в его одежде. В пять часов (29 июня 1815 года), обняв мать, братьев, Гортензию и генералов, Наполеон сел в карету и направился на Рамбуйе, удаляясь от Парижа, куда ему суждено было возвратиться только двадцать пять лет спустя, в катафалке, перевезенном в Дом инвалидов королем из Орлеанского дома.

В то время как Наполеон покидал Францию, где его пребывание было столь недолгим и привело к столь печальным последствиям, сообщение о его отъезде доставили в исполнительную комиссию и палаты. В палате представителей, где уже не возникало сомнений относительно того, на что следует надеяться, за чтением послания последовало мучительное оцепенение, ибо все осознали, что Наполеон уехал навсегда, что в скором времени разделить его участь придется и им, и одним суждено забвение или изгнание, а другим – смерть.

Избавившись от неудобного соседства, Фуше с небывалой энергией возобновил свои сообщения. Он желал договориться с Людовиком XVIII и главами коалиции о возможно лучших условиях, на что требовалось время, и поэтому он добивался перемирия, которое и могло предоставить ему всё необходимое для переговоров время. Не довольствуясь Витролем, ответственным за переговоры с роялистами, и Тромеленом, ответственным за сообщение с Веллингтоном, Фуше выбрал еще одного агента, также для устных переговоров с британским главнокомандующим: то был итальянец Мацерони, из римлянина превратившийся в неаполитанца, а затем в англичанина и в свое время послуживший посредником Мюрату, присоединившемуся к коалиции. После падения Мюрата Мацерони находился в Париже и, будучи знаком с Фуше, являлся довольно удобным кандидатом для отправки через неприятельские аванпосты в лагерь англичан. Фуше отправил его к Веллингтону, чтобы в точности выяснить пожелания генерала в отношении перемирия и правительства Франции. В то же время он велел всеми путями сообщить переговорщикам о перемирии и отъезде Наполеона, чтобы доказать, что отречение последнего было непритворным, и чтобы успех переговоров не ставили в зависимость от выдачи Наполеона неприятельским армиям.

Как мы помним, первые переговорщики, посовещавшись с прусскими офицерами по пути в Лаон, затем направились к Рейну для переговоров с государями о мире. Вторая партия переговорщиков направилась в штаб-квартиры английского и прусского генералов. Именно на долю этих переговорщиков и выпадала миссия остановить неприятеля, надвигавшегося на Париж. Теперь решение вопроса полностью переносилось в лагерь герцога Веллингтона. Маршал Блюхер, будучи искренним и пылким патриотом и героическим воином, был груб сверх всякой меры, не был посвящен в тайны коалиции и не располагал ее доверием, хотя и предрешил победу в Ватерлоо неутомимой преданностью общему делу. Он не обладал влиянием, которое связывается скорее со здравомыслием, нежели со славой. Поэтому обращаться следовало не к нему, хоть он и находился ближе, а к Веллингтону.

Переговорщики вышли к аванпостам, оказавшимся исключительно прусскими, были вежливо приняты Ностицем и препровождены от поста к посту, так и не повстречав Блюхера, потому ли, что тот не был расположен их принять, или потому, что его нелегко было найти. После многочисленных хождений Ностиц сам посоветовал французам ехать к Веллингтону, который выслушает их с большей пользой, чем прусский генерал. Британский главнокомандующий находился в Гонессе, куда и направились комиссары.

К счастью – если можно говорить о счастье, когда страна отдается на милость неприятеля, – Веллингтон обладал не гением, а проницательным и твердым здравомыслием, и обладал им в такой мере, что мог не страшиться сравнения ни с одним историческим персонажем. Он не имел слабостей, не считая немалой порции тщеславия, весьма, впрочем, простительного в его положении. С воинской славой, чрезвычайно возросшей в последние дни, Веллингтон соединял славу политика, на которого можно было всецело положиться. Появившись на несколько дней в Вене, он завоевал всеобщее доверие, а проведя в Париже полгода в качестве посла, приобрел на Людовика XVIII и роялистскую партию такое влияние, какое только возможно приобрести в отношении людей непросвещенных и одержимых страстями. Он питал расположение к Людовику XVIII и считал, что ради покоя Франции и Европы его следует вернуть на трон, придав лучшее окружение и заставив прислушаться к полезным советам. Оценивая произошедшее во Франции в 1814 году с точки зрения англичанина, Веллингтон думал и говорил, что с хартией Людовика XVIII страна могла достичь свободы и процветания и что хартии этой недостало только надлежащего применения. Для наученного опытом собственной страны англичанина применение означало единое правительство, не зависимое от короля и принцев, принимающее влияние палат и умеющее, в свою очередь, влиять на них. Ничего подобного он не находил в правительстве 1814 года, состоявшем из ленивого, остроумного и вечно отсутствовавшего вельможи (Талейран находился в Вене), холодного и негибкого Блака, неразлучного с королем, и еще нескольких человек, никак не связанных друг с другом и полностью подчиненных королевскому совету, в котором делами заправляли принцы и отсутствовало какое-либо единство.

Веллингтон без устали писал в Лондон и в Вену о том, насколько Людовику XVIII недостает объединенного правительства. Расположившись в апреле и мае близ Гента, он не переставал доводить ту же критику до слуха