Читаем без скачивания История Консульства и Империи. Книга II. Империя. Том 4. Часть 2 - Луи Адольф Тьер

двора в изгнании. Против его видения можно было выдвинуть только одно возражение: если предлагаемый им рецепт и хорош, то те, кому он предназначен, должны еще согласиться его применить. Ведь Людовик XVIII, быть может, и стерпел бы настоящее правительство, чтобы избавиться от влияния принцев и эмигрантов, но только принцы и эмигранты не хотели такового ни за что. Между тем категорически отвергнуть советы такого человека, как Веллингтон, было невозможно, и окружение Людовика XVIII в Генте, желая хотя бы внешне принять его советы во внимание, согласилось с тем, что правительству нехватало единства. Но кто же был в том виноват? По справедливости – все; однако во всякое время требуется жертва, на которую все перекладывают ошибки, и зачастую чужие, а не собственные. Жертву указало и предоставило само положение: то был Блака. Этот человек был наделен и умом, и здравомыслием, а кроме того, обладал совершенной прямотой, но имел несчастье быть фаворитом короля, и фаворитом сухим и надменным. Хоть он и лелеял в душе эмигрантские страсти, но, разумеется, вовсе не вдохновлял и не поддерживал ошибки эмиграции, ибо следовал волеизъявлениям Людовика XVIII, который не был к таковым склонен. Блака нередко даже противостоял принцам, особенно графу д’Артуа, и если уж искать виноватого, который по справедливости искупил бы заблуждения эмигрантов, выбирать, конечно, следовало не его. Но либеральной партии он был ненавистен из-за своих манер и известных мнений, партии принцев – как личный представитель Людовика XVIII; он сделался козлом отпущения для всех и после отъезда из Парижа подвергся всеобщей травле. Соглашаясь с Веллингтоном в необходимости единого правительства, все добавляли, что при фаворите, подчиняющем себе и министров, и короля, подобное невозможно.

Несправедливости устраивали Талейрана, который их не разделял, но намеревался ими воспользоваться. Он ставил себе в заслугу при гентском дворе всё, что было достигнуто в Вене, то есть быстрое принятие решений против Наполеона, которые и привели к его второму и последнему падению. Решения эти были в большей мере обязаны царившим в Вене страстям, нежели влиянию Талейрана, однако гентские эмигранты, не ведавшие о происходящем на конгрессе и судившие только по внешним последствиям, видя, что Вена мечет гром и молнии, приписали заслугу в том Талейрану, который там находился. Никто не оспаривал его роли, и Талейрана считали тем, кто спас всё то, что Блака погубил.

Талейран с неудовольствием видел между собой и королем человека, посредничество которого ему приходилось вечно терпеть. Будучи не прочь от него избавиться, он присоединил свой голос ко всем тем, что уже были возвышены против Блака, и эмигранты, довольные его присоединением, вознаградили искусного дипломата прославлением его заслуг. Против Блака восстали все, как если бы он и был единственной причиной всех бед, ни одна из которых между тем не являлась делом его рук.

Тогда как Веллингтон, рассуждавший как англичанин, говорил об отсутствии единого правительства, что было истинной правдой, благоразумные люди из числа гентских эмигрантов твердили, что это далеко не всё;

что еще нужно удалить фаворитов и принцев, ободрить встревоженных приобретателей государственного имущества и пообещать поселянам не восстанавливать десятину и феодальные права. Эмигранты добавляли, что нужно вернуть безопасность всем порядочным людям, для чего следует показательным образом покарать виновных, которые заговорами привели к падению монархии. Они так и не расстались с уверенностью в существовании обширного заговора военачальников и гражданских лиц, вступивших в сообщение с Эльбой и подготовивших катастрофу 20 марта. Не признавая своей вины в катастрофе, эмигранты считали ее преступлением тех, кого ненавидели, и убедить их в обратном было тем более трудно, что их заблуждение разделяли даже самые благоразумные представители двора и политики коалиции, такие как Меттерних, Нессельроде, Поццо ди Борго и Веллингтон. Почти все выдвигаемые условия подразумевали удаление Блака и превращение Талейрана в главного министра.

Невозможно удовлетворительно описать умонастроения двора в изгнании, если не добавить, что в то же время воцарилось необычайное расположение к герцогу Отрантскому. Тогда как Талейрану приписывали заслугу верного руководства делами в Вене, Фуше приписывали ту же заслугу в Париже. В Вене вновь сложилась коалиция, победившая Наполеона в Ватерлоо, а в Париже завязалась интрига, которая привела ко второму отречению Наполеона и довершила его падение. Письма Витроля и донесения прочих роялистских агентов единодушно приписывали заслугу интриги Фуше, и пламенные роялисты, благоволившие к нему еще до 20 марта, говорили, что были правы, когда видели в нем человека, способного всё спасти, ибо теперь именно этот человек всё и спас. Умеренные ничего на это не возражали, и все хором славили цареубийцу, предавшего ненавидимого им Наполеона ради нелюбимых Бурбонов, которых Фуше не боялся, ибо с присущим ему самодовольством воображал, что будет направлять их. Видя во Французской революции не здравые и великие идеи, которые следует только отделить от хаоса идей безумных, но настоящий разгул адских стихий, который надлежит подавить, эмигранты испытывали нужду не в просвещенном человеке, способном отделить верные идеи от ложных, а в своего рода инфернальном, пусть и запятнанном королевской кровью, чародее, который сумеет обуздать выпущенные на волю стихии. Таким чародеем и был Фуше. На деле он оставался легкомысленным, самонадеянным и суетливым интриганом, но устроил бы их, даже если бы был злодеем. И так рассуждали порядочные люди! Так недостаток света подводит к злу тех, кто в ужасе отшатнулись бы от него, если бы могли ясно различить.

Однако спокойный Людовик XVIII был чужд волнений, несправедливостей и пристрастности и не считал, что Блака всё погубил, а Талейран и Фуше всё спасли. Своим восстановлением он считал себя обязанным не венским декларациям, не парижским интригам и даже не сражению Ватерлоо, а своему происхождению от Генриха IV и Людовика XIV, однако признавал, с присущим ему здравомыслием, и некоторую заслугу победителя Наполеона в Ватерлоо, высоко ценя его; был признателен ему за благорасположение и готов в известной мере учитывать его мнения. Веллингтон настойчиво советовал королю составить единое правительство, исключить влияние эмигрантов и принцев, предоставить главную власть Талейрану и отстранить Блака, не потому даже, что тот виноват, а потому, что сделался предметом всеобщей ненависти. Людовик XVIII находил советы Веллингтона весьма разумными, но совет исключить Блака ему в высшей степени не нравился. Фаворитизм Людовика XVIII был не более чем привычкой. Он привык видеть Блака рядом с собой, ценил его принципы, прямоту и ум, не знал за ним никакой реальной вины и понимал, что друзья графа д’Артуа преследуют в так называемом фаворите лишь преданного друга короля. Последнее стало для Людовика лишним поводом дорожить Блака и не отказываться добровольно от его услуг.

В то