Читаем без скачивания История Консульства и Империи. Книга II. Империя. Том 4. Часть 2 - Луи Адольф Тьер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Посланники, очевидно, соблазнились несколько легкомысленными речами прусских офицеров, проникнутых революционными чувствами. Вряд ли они выразились бы в отношении Бурбонов подобным образом, если бы вели официальные переговоры. Тем не менее донесение вызвало в исполнительной комиссии досадную перемену мнений. Три члена комиссии, сдавшиеся было перед необходимостью принять Бурбонов, теперь, когда эта необходимость сделалась неочевидной, посчитали, что лучше не спешить и не выказывать готовности идти на жертву, которая не кажется неизбежной. Будь Фуше более проницателен, он бы понял, что переговорщики обманулись, легкомысленно приняв слова прусских офицеров всерьез, и поэтому не следует терять плоды смелой инициативы маршала Даву. Однако из заблуждения ли, или же из опасения себя скомпрометировать, Фуше согласился не торопиться с вынесением решения. Он отменил данное Камбасересу и Ланжюине поручение подготовить палаты к возвращению Бурбонов и выбрал новых переговорщиков для переговоров о перемирии с неприятельскими военачальниками. Он поручил эту заботу Фложергу, Андреосси, Буасси д’Англа, Валенсу и Ла Бенардьеру и предписал им действовать в соответствии с тем, что они слышали, и в интересах столицы, которую нужно спасти любой ценой. Кроме того, чтобы уполномочить их для переговоров с британским командующим, Фуше вручил им письмо для Веллингтона. В этом письме, лишенном всякого достоинства и исполненном лести, Фуше говорил, что теперь, когда человек, являвшийся причиной войны, удален, европейские армии, несомненно, остановятся и предоставят Франции возможность выбора правления; что герцог Веллингтон, как славный представитель свободной нации, не захочет, чтобы Франция, страна не менее цивилизованная, чем Англия, была менее свободна, чем она. Этим письмом Фуше почти отдавал Францию на милость английского военачальника, и хотя в действительности так оно и было, он мог бы и воздержаться от письменной констатации этого факта.
Итак, разошлись, так и не приняв выводов Даву, и оставили всё в прежнем неопределенном положении, предоставив неприятелю заботу разрешить его. По выходе с заседания Фуше принял весьма серьезную меру. Поначалу он добросовестно требовал для Наполеона пропусков, дабы обеспечить ему беспрепятственный проезд в Соединенные Штаты, и даже, по настоянию генерала Беккера, разрешил фрегатам не дожидаться прибытия пропусков, что лишало Наполеона всякой причины откладывать отъезд. Но внезапно, после прибытия донесения переговорщиков, Фуше переменил мнение из опасения повредить переговорам и предписал морскому министру не позволять фрегатам сниматься с якоря прежде получения пропусков, хотя и позволил держать их наготове и даже допустить Наполеона на борт. Так он впервые пожертвовал безопасностью Наполеона ради успеха переговоров. Успех переговоров, несомненно, был важен, но честь Франции была важнее; сдать Наполеона неприятелю значило скомпрометировать эту честь, каковому риску и подвергались, удерживая Наполеона в Рошфоре.
Не приняв смелого решения, предложенного Даву, Фуше и правительство на несколько дней отдались на волю событий. Несчастная палата представителей, смутно ощущая собственную слабость и начиная понимать, что между сопротивлением с Наполеоном во главе и сдачей на почетных условиях Бурбонам нет середины, пыталась уйти от своих страхов и сожалений, предавшись обсуждению проекта конституции. «Но к чему нам ввергаться в лабиринты подобной дискуссии? – говорили многие разумные люди. – Разве у нас нет конституции, в которой довольно изменить несколько статей и которая спасает нас от соперничества партий, определяя и форму правления, и выбор государя? Разве не предоставляет нам эта конституция, вместе с государем, которого провозглашает, и капитальное преимущество единения с армией?» Это чувство разделялось большинством. Одни предлагали Конституцию 1791 года, другие – нечто близкое к республике. Как всегда случается в партиях, степень усердия бонапартистов была различной. Основная масса довольствовалась Наполеоном II без Наполеона I, но преданное меньшинство считало отказ от Наполеона I изменой и приписывало измену Фуше. Феликс Депорт, входивший в это меньшинство, явился наутро 28 июня в исполнительную комиссию, резко окликнул Фуше и в горьких выражениях высказал ему, что он предал доверие палат, протянув руку Бурбонам. Придя поначалу в замешательство, Фуше быстро оправился и отвечал: «Не я изменил общему делу, а сражение в Ватерлоо. Английская и прусская армии быстро приближаются, и у нас нет средств им сопротивляться. Они ни за что не хотят ни Наполеона, ни кого-либо из членов его семьи! Что я могу с ними поделать? Если вы желаете знать, как и о чем я договариваюсь с генералами, вот мое письмо Веллингтону, прочтите его». И Фуше действительно дал ему почитать письмо. В простоте душевной поверив, что все переговоры сводятся к одному письму, Депорт счел себя удовлетворенным и, попросив, получил разрешение рассказать о нем ассамблее. Тотчас отправившись в палату представителей, он зачитал письмо, которое не было ни осуждено, ни одобрено, но несколько успокоило воображение депутатов и ненадолго отодвинуло весьма распространившуюся мысль о черном предательстве.
В эту минуту прислали свое донесение представители, посланные в Лаон навстречу французской армии. Генерал Мутон-Дюверне, которому поручили это донесение, обрисовав беспорядок, поначалу царивший в армии, рассказал, что она вскоре воссоединилась вокруг корпуса Груши; что она считает, что ее предали, но в то же время мысль сражаться за Наполеона II возвращает ей усердие;
что солдаты воодушевляются при этом имени и готовы исполнить свой долг, но помимо оказания помощи снаряжением, в котором армия остро нуждается, ее необходимо подбодрить. В ответ на эту речь со всех сторон послышались возгласы о том, что после Наполеона I еще осталась Франция, которая в тысячу раз важнее одного человека, кем бы он ни был; что нужно составить для армии прокламацию, поблагодарить ее за то, что она сделала, просить продолжать усилия ради страны и сразиться еще раз за национальную независимость и свободу под стенами Парижа, где она найдет представителей, готовых умереть вместе с ней ради этих священных благ. В соответствии с этим планом и составили обращение, поставили его на голосование, приняли и вручили пяти представителям, которым надлежало доставить его в армию. Ассамблея делала что могла, но этого было мало. При всей ее добросовестности было невозможно заменить имя и, главное, руководство, которого она лишила армию, подменив Наполеона I Наполеоном II.
Представителям с прокламацией предстоял недолгий путь, ибо 29 июня армия уже начала показываться под стенами столицы. Английские и прусские войска с силой теснили ее и даже угрожали отрезать от Парижа. Веллингтон и Блюхер поначалу
