Читаем без скачивания Дочь полка - Дана Перловская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– С… Собойленко… – узнал убитого Сергей. – Их же всех должны были перевезти.
Бойцы одновременно посмотрели вдаль и увидели неподалёку торчащую перебинтованную ногу, застывшую в согнутом состоянии. Они стали медленно пробираться вперёд. Чем дальше они заходили, тем чаще встречались тела убитых товарищей. А вон и водители ГАЗА – 55: Кузнецов с прострелянной головой и убитый в спину Важатов, лежащий в ногах Антона. Они были все окостеневшие, начинающие разлагаться. У них было одно или несколько пулевый ранений. Конечно, фрицам даже целиться не пришлось. Что бы им раненые сделали? Осталось только подойти и выстрелить самым бессовестным образом в грудь, спину или голову. Убитых раскидали по зарослям, чтобы скрыть следы. Собойленко, Колотыев, Петров… Все они были убиты нечестно, скверно и жестоко.
– Напали на безоружных! – проговорил сквозь зубы Мимотенко, кипя от ярости и обиды. На его глазах выступили слёзы, он снял шапку. – Нелюди, фашисты! Ребятки ехали лечиться, а оказалось, что на верную гибель!
Сонтынков тоже снял головной убор:
– Как же так? – он оглядел всю эту драматическую картину ещё раз. – А где, тогда, машина?
Бойцы вышли к дороге, но ГАЗА – 55 там не было. Скорее всего, немцы забрали его себе. Не пропадать же добру? Тут Роман заметил тоненькую руку, торчащую из колючих кустов. Бойцы обошли заросли и застыли со слезами на глазах. Там лежала на спине молоденькая медсестричка. Она вся пожелтела, стала похожа на куклу, но никак не на человека. Тело полностью окостенело, пальцы застыли в скрюченном состоянии. Её глаза невидяще смотрели в небо. Её аккуратно когда-то заплетённые волосы, растрепались и спутались с листьями и землёй. Даже её не пожалели, а ведь она слабая девушка.
– Мрази! – воскликнул Роман. – Твари! Фашисты! – он всхлипнул и задрал голову к небу. – Не простим! Мы этого им не простим! Они все заплатят! Я им лично головы поотрываю!
* * *
Катя сидела на корточках и от скуки рисовала различных животных на земле. Работы пока для неё не было, и девочка занималась всякой ерундой. Да… С рисованием у неё тоже не ладилось: кот был похож больше на собаку, а собака на кота, у коровы была настолько длинная шея, что это была уже не корова, а настоящий жираф. Рисуешь одно, а получается другое. Девочку это не сильно волновало, она даже не сильно старалась. Все мысли были заняты предателем. «Интересно, как там справляется командир?» – подумала она. – «Есть ли у него план?» В лагере было спокойно, что бывало очень редко. Бои шли очень часто, и такая замечательная обстановка в батальоне была настоящей благодатью. Никто не кричит от боли, не пахнет кровью и смертью, все общаются, шутят. Катя посмотрела на свою корову и вспомнила про свой дом, как ходила с матерью доить Майку в сарай, и как у неё ничего не получалось. Тогда скотина ещё была, и в Лесково во всю текла бурная деревенская жизнь. В то время девочке это не очень всё нравилось: все куда-то несутся, скотину нужно было постоянно пасти, мать и отец были в хлопотах и возвращались только поздно вечером, а ещё и братья…Но сейчас, она отдала бы всё на свете, лишь бы вернуть всё это назад и окунуться в прошлую жизнь с головой. Только после смерти отца, оккупации немцами деревни и потери всего, что ей было дорого, Катя начала ценить то, что у неё было. Девочка добавила корове ещё пятнышек. «Ладно, будешь жирафом», – сказала рисунку она. Тут послышались тихие звонкие аккорды гитары. Катя обернулась: «Это, наверное, Евгений играет», – подумала она и пошла на звук. Её догадки подтвердились: это и правда был Василенко. Вокруг бойца уже собралась небольшая компания солдат. Все они запрашивали у товарища различные песни:
– Давай Тачанку, – сказал Летаев.
– Я её вам не сыграю, – покачал головой Евгений.
– Жаль, – с досадой произнёс Михаил Макаренко. Он уже вернулся из медпункта в строй и выглядел, как новенький, правда раны на голове ещё не до конца зажили и были ещё видны.
– Давайте, братцы, что-нибудь для души, – опустил голову на руки Липтенко.
– Давайте, – подтянул струну тот. – Сегодня что-то не хочется мне весело играть.
– Тогда, – задумался Руслан Матеренко, – тогда «Спят курганы тёмные?»
– Знали бы вы, какие у нас в Грузии хорошие песни, – мечтательно вздохнул Лукиан и что-то стал напевать себе под нос.
– Ну, давайте про курганы, – поудобнее уселся Василенко, и поддев большим пальцем шестую струну, стал играть.
Сначала музыканты пропел своим высоким красивым голосом первые несколько строчек:
Спят курганы тёмные, солнцем опалённые,
И туманы белые ходят чередой…
Тут уже подключились и остальные:
… Через рощи шумные и поля зелёные
Вышел в степь донецкую парень молодой…
И снова Катя ощутила эту силу, снова почувствовала то, что находится не просто в батальоне, а в настоящей семье. К хору стали подключаться ещё бойцы, желающие тоже попеть вместе с другими и погреть душу этой замечательной песней. Даже Горнеева и Мамонтова не удержались, подсели рядом и запели чистыми высокими голосами. И песня зазвучала ещё красивее. Тут девочка вспомнила про то, что среди этих бойцов, возможно есть и враг. Ей стало не по себе. Тепло и сплочённость сразу же отстали от неё. А солдаты всё продолжали петь, синхронно покачиваясь в стороны от удовольствия. Пели все, за исключением Кати и Лукиана, которые попросту не знали таких песен.
* * *
Александр наблюдал за небольшим хором со стороны и курил самокрутку вместе с Сорокиным. Они ничего не говорили и были погружены в свои мысли. Иван, конечно же, курил табак своего друга, так, как свой у него уже давно кончился. Резанцев сам много не курил, только иногда. Но, несмотря на это, табак у него заканчивался также стремительно, благодаря его товарищу.
– Это же «Курганы»? – спросил Сорокин.
– Да, «Курганы», – стряхнул пепел тот и переменил тему. – Вчера ещё должны были вернуться эти товарищи.
– Ты про Мимотенко и Сонтынкова? – переложил самокрутку из одного уголка рта в другой Иван. – Думаешь они могли быть… – он хотел сказать «предателями», но командир опередил его.
– Тсс, – заткнул его тот, – не здесь.
– Хорошо, хорошо. Но, вполне возможно, что они задерживаются просто вот и всё.
Тут они увидели героев своего разговора: Сергея и Романа.
– Как знали, Сань, – потушил окурок Иван.
Резанцев тоже потушил самокрутку и направился в сторону прибывших бойцов. Вид у них был уставший и подавленный. Они отдали честь командиру и встали ровно.
– Вы должны
