Читаем без скачивания Живой Журнал. Публикации 2001-2006 - Владимир Сергеевич Березин

Фотограф Митрич специально попросил меня показать ему этих людей, потому что его предупредили, что если он их сфотографирует, то будет ему плохо. Его выведут в снег и расстреляют, не дав даже надеть ботинки. А мужчине без ботинок помирать, как без предсмертного слова.

Потом я решил, что терять мне нечего, и всё-таки пошёл слушать Доклад и Наставление.

Жена переводчика Харписова вышла на трибуну, а на трибуне, надо сказать, расправил крылья мохнатый коронованный орёл, и всё прочее было очень тревожно и государственно. Итак, она вышла на трибуну, упёрлась локтем, положила щёку на ладонь и посмотрела в потолок.

Зал затрепетал.

Жена переводчика Харписова посмотрела в зал и сказала:

— Все вы пидорасы.

В зале началось шевеление.

— И то, что вы пишете — срань господня! Да и вся современная литература…

В зале начался ропот и брожение.

— А уж про советскую литературу и говорить нечего! Да! Вы, упыри, попробуйте отличить Трифонова от Бондарева? А?

(она начала горячиться)

А Бондарева от Трифонова? Вам покажи твёрдый шанкр, вы его от мягкого отличите? Нет, скажите? Мудло! Писали б лучше!

Брожение в зале усилилось, там проверяли сказанное и возмущались. Фотограф Митрич бегал между рядами, сильно возбуждённый и щёлкал ценным фотографическим аппаратом.

Начали задавать вопросы. Первым встал такой невзрачный человек, который ездит на все конференции

Он посещает симпозиумы по биологии, съезды стоматологов, конгрессы историков и сходки писателей. И понятно, что его везде пиздят — неясно, откуда он приехал на этот раз, но голова у него была покрыта пластырем, а челюсть прилеплена скотчем. Сам он делал доклад под названием «Трансцидентное и трансцидентальное». Этот человек задал вопрос и говорил так долго, так, что фотограф Митрич успел пробежать мимо меня три раза. Наконец, отпизженный прервался, и тогда жена переводчика Харписова посмотрела на него ласково и сделала неуловимое движение. Когда мы посмотрели туда, где был человек с пластырем, всех стало тошнить, а уборщица этого пансионата уволилась. Причём даже не сдала казённые халат и швабру, а посмотрела на это место, развернулась и ушла куда-то по тропинке среди сугробов.

Потом выступило несколько оппонентов — но их и вовсе было не жалко. Во-первых, некоторые были из других городов, а другие и вовсе зажились. Кстати, назывался Доклад и Наставление совсем не так, как вы подумали, а «Эстетические ориентиры и Новая творческая нравственность».

Вечером устроили бал. Все подходили к жене переводчика Харписова и целовали ей бледное колено. Оно распухло, кожа на нем посинела, несмотря на то, что несколько раз переводчик Харписов появлялась возле этого колена с губкой или гигиенической салфеткой и чем-то душистым обтирал сакральный символ. Надо сказать, что некоторые сначала не хотели целовать — оправдывались разногласиями, ломались и гнулись. Но им быстро объяснили что к чему.

В общем, мы отделались малой кровью. Только ночью переводчик Харписов с женой зашли в номер к фотографу Митричу, перевернули там всё вверх дном и спиздили ценный фотографический аппарат, что бы никаких снимков точно уж не осталось. Но я считаю, что Митричу ещё повезло — куда хуже стоять без ботинок в снегу и выкрикивать дурацкие лозунги перед смертью.

01 февраля 2005

История про писателя Харитонова

…Но это ещё ладно — я видел писателя Харитонова.

И вот как это произошло. О Харитонове ходили разные слухи — говорили, что он тренирует спецназ, который по ночам убивает таджиков в подворотнях, но это конечно, враньё. А говорили ещё что он, переодетый, ходит по городу и Русских Людей защищает. И ещё… Да нет, про это тоже всё врали.

Не верю я этому, а верю скульптору Клыкову, который всем объяснил о оборотнях-перевёртышах.

И вот я как-то утром побрился, выпил кофе, и пошёл посмотреть, как люди живут. Зашёл в одну комнатку и смотрю — сидят знакомые писатели. Вот, вижу, сидит писатель Пронин — ровно в той позе, в какой сидят кинематографические злодеи, на которых вылилась тонна жидкого азота. Руки его выпрямлены, глаза остекленели, а тело покрыто инеем. И, судя по всему, он размышляет — выпить ли сейчас вчерашний томатный сок, в который гасили окурки, или оттянуть удовольствие.

Напротив возлежит хозяйка, и как всякая хозяйка думает — выгнать ли мерзавцев вон прямо сейчас, или заставить прибрать весь тот срач, который они наплодили.

Сидит также за столом Генеральный секретарь союза писателей Пищенко, и, как Сова — Пятачку, рассказывает душераздирающую историю. Это была история, про то, как при Советской власти будущий Генеральный секретарь союза писателей Пищенко организовывал всякие писательские сходки, и вот на одной из них, в городе Тирасполе, один советский писатель провалился одной ногой в лиман, потом положил ботинок на батарею, но утром обнаружил, что поставил сушиться другой ботинок… И печаль наша длилась долго-долго, точь-в-точь, как эта фраза, но в этот момент Генеральный секретарь союза писателей Пищенко вскрикнул, изображая ужас и удивление своего приятеля, и все обратили внимание на писателя Харитонова.

А писатель Харитонов сидел за столом, чистенький и розовенький, и, отставив пальчик, пил ледяное иностранное пиво. Все были в липкой луже похмелья, и даже я, как ни хорохорился. Один Харитонов был весел, как чёрт, обыгравший русского человека в «три листика».

Он посмотрел на всех собравшихся, и сказал:

— Человек произошел из червя, червь же — это простая страшная трубка, у которой внутри ничего нет — одна пустая вонючая тьма… И все поняли, что никакой это не Харитонов, а просто сплошной Моргенштерн.

02 февраля 2005

История про писателя Геворкяна

…Но это ещё ладно — я видел писателя Геворкяна. Про него часто говорили, да только никто его не видел. Вот никто уже не помнит, но писатель Геворкян судился с библиотекарем Мошковым. Причём и у того и у другого были защитники, и послушаешь защитников одного — выходит прав этот, а других защитников послушаешь — тот прав. Но, поскольку у Мошкова защитников было больше, они стали учить Геворкяна уму-разуму, срать у него на лестнице, писать короткое русское слово на капоте автомобиля и злобно дышали в телефонную трубку. Но это был не мой метод. Я вообще не понимал, что к чему, и на вопрос: "С кем вы мастера культуры?" — только мычал зажав пупырчатый огурец в зубах.

Меня всё-таки мучило любопытство, и я решил спросить писателя Геворкяна, зачем ему это всё нужно. Мне, правда, было неловко, оттого, что никаких его книг не читал,