Читаем без скачивания Живой Журнал. Публикации 2001-2006 - Владимир Сергеевич Березин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кстати, отчего это творческие личности жили в квартирах за номером три — непонятно. Парнок тоже жила в третьей квартире — но не на 2-ой Тверской Ямской, а на 4-ой.
Я больше всего удивился именно этому открытию, ведь — каково? В трёх метрах, значит, от меня — за стенкой… Цветаева… И Парнок… А потом — те… И эти… И те тоже… А я-то, прочитавший Бог знает сколько текстов, про всех этих людей — ничего не знаю. Хотя, конечно, это всё надо проверить — может Парнок там делала совсем другое и с другими — она была известной ветреницей. Дома тут полны легенд — мне долго и серьёзно рассказывали про квартиру, что подо мной — о том, как маршал Тухачевский пришёл туда на блядки, а его повязали по утру, и ещё со следами довольства на лице, и упаковали в чёрный автомобиль. И нужды нет, что его арестовали в городе Куйбышеве. Где город такой? Глянь вон всяк желающий прямо сейчас на карту — нет там никакого Куйбышева. А несколько лет подряд я слушал из стены музыку. Нужно было привалиться стоптанным ухом в определенном месте — и было слышно тихое урчание электрогитары. Наверное, в подвале сидел какой-то человек, для которого наступил вечный день Сурка — он играл всё лучше и лучше, и вдруг исчез. Может быть, я опознаю его на слух в каком-нибудь радио. Или вот во дворе нашего дома поставили какой-то бетонный куб, перевязанный арматурой. На нём написано: "Памятник потребителю". И точно, вместо части двора и скверика нам поставили богатый потребительский дом с пента- и отктахаузами. Или вот шагнёшь в сторону — там рядом находится "Музей русской гармоники".
Русской Гармоники! Я бы поставил перед ним статую старика Флягина, очарованного лесковского странника, что просил в награду за подвиг гармонию-гармонику. Но потребители, конечно, геометрически и скульптурно более совершенны чем он.
Про то, что твориться за площадью я и говорить не буду — буйство булгаковских упырей, литература, бьющая через край, Фадеев с дыркой в голове, зоолог Иван Крылов в окружении детворы.
Чур меня, чур — всё заносит февральская метель. Лишь чернильной кляксой надо всем — бетонный куб в человеческий рост, перевязанный гнутой арматурой.
Памятник потребителю.
А вот, кстати, и Нирензее:
Извините, если кого обидел.
27 января 2005
История про Автора
С ночи, напившись Абсенту, размышлял о роли Автора. Собственно «Автор» — одно из ключевых понятий в культуре. И автор совсем не то что «писатель» в традиционном понимании. Причём судьба Драматурга очень интересна, если по его пьесе ставится фильм, часто роль Автора от драматурга, превратившегося в сценариста, переходит к режиссёру. Мало кто знает сценаристов знаменитых фильмов. Зритель массового или ещё интереснее — массово-культового фильма запоминает актёров и режиссёров. Сценарист буквально остаётся за кадром.
В литературе автор книги существует только в обобщённом виде. А уж Автор массовой книги — это тот, кем эта книга подписана, а вовсе не тот, кем эта книга написана — задолго до Дюма существовал институт литературных негров. Имена их безвестны — за редкими исключениями. Имена их нанимателей сохранила история литературы.
Автор в массовой литературе — прежде всего торговая марка. Это и коллективный псевдоним, что живёт сплошь и рядом, и иногда — имя организатора производства валовой печатной продукции. Например, количество названий книг, выпущенных Барбарой Картленд — несколько сот, почти тысяча. (Я читал штук двадцать — "в розоватых брабантских манжетах, не отстёгивая сабли, она достала таинственное письмо из лифа"). Это почти тысяча именно названий, то есть это разные книги. Другое дело, что это типовые, как панельное домостроение любовные романы, часто с уклоном в историю, однотипные, простые, дающие читателю вполне предсказуемые ощущения. Но этот коммерческий процесс не может обслуживаться одним человеком — требуется аппарат, то есть группа продвижения литературного товара на рынок, то есть система литературных агентов, юристов…
Начинает функционировать группа помощников — секретарей, внутренних редакторов, переписчиков, людей, собирающих информацию в библиотеках и поставляющих тот самый исторический колорит, который в любовных романах выглядит как пакетик специй, вложенный в однотипные упаковки китайской вермишели. Именно этот пакетик и создаёт покупательский интерес, отличающий «вермишель с грибами» от «вермишели с курицей». Я очень люблю это сравнение — мне кажется, что оно описывает идеальную конструкцию масскульта — стандартная лапша, и пакетик колорита.
Итак, Автор превращается в торговую марку — на рынок выходит не книга, содержащая на последней странице длинный список производителей, похожий на медленно плывущие титры в конце фильма, а книга, имеющая на обложке одно имя. В этом смысле «Братья Стругацкие» не два писателя, а один.
Сотрудники Автора могут не только собирать материалы, вычитывать текст и расшифровывать надиктованные Автором магнитофонные кассеты, но и сами писать фрагменты текста, а то и всю книгу. Этика коммерческих отношений уже снимает плёнку унижения с понятия «литературный негр», это становится работой. Понятно, что марки бывают разные — иногда Автор отвечает за конечный результат — текст, если он относится к нему придирчиво, как «МакДональдс», к своей майонезной и булочной продукции — это одно. Если фабрика поставляет продукт некачественный, если её руководителя не смущает, что к стандартизированному мясу добавилась кошка, свалившаяся в мясорубку — тут дело другое. То есть, на рынке присутствуют как «Запорожцы», так и «Мерседесы».
Но в жизни Автора есть и иное обстоятельство — в масскульте происходит настоящая гибель автора. Это именно «гибель автора», а не «смерть автора», чтобы не путать с известной статьёй Барта шестьдесят восьмого. По Барту, смерть автора заключается в том, что текст не имеет единственного автора, состоит из ссылок, а авторство коллективно. Действительно, настоящий Автор появился в литературе только в Новое время (в Средневековой литературе главным автором был Господь Бог), но теперь Автора действительно убивают — убивает его в основном технология.
Смерть происходит в тот момент, когда эстетика серии начинает довлеть над коммерческой маркой
