Читаем без скачивания На шипах - Алексей Александрович Нескородов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Далекий от магии и прочих чудес, я молча слушал его рассказы. То, что для Руфуса было чудом и колдовством, я относил к обычной случайности. Победы, поражения, удачи и неудачи, это не награда или кара за какие-либо поступки, а лишь банальное стечение обстоятельств. Мой африканский друг был совершенно иного мнения, но спорить с ним я не хотел. Какой в этом смысл?
Глава 14. Честная игра
Тучи сгущались. Череда неудач окончательно расколола команду, выбив из нее остатки боевого духа. От былой уверенности не осталось и следа, а некогда авторитетный тренер стремительно терял позиции после каждого матча. Академический подход немецкого специалиста с самого начала не вызывал восторга у привыкших к упрощению игроков. Сложные схемы с постоянным высиживанием на тренировках требовали усидчивости и концентрации, которой у многих из нас отродясь не было. На волне побед мало кому понятные построения и расчеты, регулярно выводимые на схематической доске, вызывали как минимум молчаливое одобрение. Но когда удача от нас отвернулась, гениальность тренера начинала казаться иллюзией.
На правах неформального лидера и главной звезды, знамя революционера поднял Вячеслав Кривоножко. С самого начала он терпел строй немецкой дисциплины и долгих тактических разборов. Он хотел играть, показывая свое мастерство, чтобы поскорее реанимировать карьеру. Поначалу, с учетом сильных позиций приглашенного тренера, хохол вынужденно мирился и держал недовольство подальше от сторонних глаз. Но складывающаяся ситуация развязала его руки и с каждым днем, число его сторонников стремительно росло.
Черная полоса наступила и для руководства. Сотрудники милиции перевернули верх дном каждый офис завода, пытаясь найти улики. Семья Сафоновых превращалась в главного подозреваемого в деле о резонансном убийстве. Алексей Александрович стойко воспринимал удары судьбы, категорически опровергая все обвинения. Казачья удаль руководителя клуба не спасла его от домашнего ареста. Изоляция в четырех стенах просторного особняка довела его до депрессии, что непременно сказалось и на качестве нашей жизни.
На протяжении полутора месяцев мы не получали никаких денег. Я уж не говорю о бонусах, полагаемых за победы. Тем более, что побед в последнее время было не много. Но даже положенных окладов нам никто не платил. В воздухе веяло безнадегой. Недовольство росло с каждым днем, создавая плодотворную почву для бунта.
Каждое поражение становилось все более странным. Кривоножко, получивший ярлык на право выхода в основе вне зависимости от воли тренера, откровенно сливал игры. Стягивая на себя одеяло игры, он регулярно губил создаваемые моменты, рушил остатки командного микроклимата и словно якорь тащил нас на дно. Тренер, как капитан Титаника, меланхолично стоял у мостика, наблюдая за тем, как морская пучина медленно пожирает судно.
Я всегда и искренне любил футбол. Пока ты уважаешь игру и ее правила, она будет отвечать взаимностью. Предавать игру, специально сдавая матчи, было не в моих принципах. Даже у самого скромного игрока должны быть правила чести, которых необходимо придерживаться. С детства я ненавидел проигрывать, даже помню как однажды, проиграв в настольный хоккей, выгнал одноклассника, не справившись с нахлынувшей от досады истерикой. С возрастом я сумел подчинить эмоции, но мириться с поражениями не мог. Честное отношение к игре должно быть во всем. С ней, как с женой, нужно быть всегда рядом, вне зависимости от того, в радостях мы или в горе. Неважно, выиграю я или проиграю, главное, чтобы это было честно и по делу.
Сомнительные поражения дали лишний повод для новой стычки с Хохлом. Число его сторонников существенно возросло, но, к счастью, и я не оставался в одиночестве. Руфус Занга, Андрей Суворов, Аршак и Суббота были солидарны с моей позицией. Для некоторых из них Пегас был витриной, с помощью которой можно показать свои лучшие качества. Но кто их увидит, если стекло витрины безнадежно покрылось пахучей пылью? Кривоножко требовал отставки тренера.
– Дни фашиста сочтены. – Говорил он в раздевалке, после очередного бездарного матча.
– Это не тебе решать. – Неожиданно дерзко возразил Суворов. – Таких как ты не должно быть в футболе. Ты кого из себя возомнил? Ты специально нас тянешь на дно.
Стоило проиграть пару матчей, что бы некогда затихшие конфликты разгорелись новым пламенем. Хохол вскочил с места, и словно бешеная собака, схватил за рукав Суворова. Будучи в два раза крупнее парнишки,Кривоножко мог вбить его в пол. Андрей не стушевался и на этот раз собирался дать отпор. Череда поражений довела его до отчаяния. В то время, когда он отдавал все силы, чтобы порадовать родные трибуны, Кривоножко сподельнгиками обрекали его на позор. Он чувствовал себя морально избитым и физическое избиение уже не так пугало его.
– Ты позоришь наш клуб. Ты обрекаешь каждого из нас на репутацию продажного жулика. Ты сдаешь матчи. – Кричал Суворов. Слюни брызгами вылетали из рта, а вытянутый указательный палец разрезал воздух словно шпага.
– Ты думай, что говоришь, сопляк! – Сказал Кривоножко, упершись в него лбом. – Матчи я сливаю? Ты сначала это докажи!
– Да что тут доказывать? И так все понятно. Мне стыдно после игр матери в глаза смотреть. С друзьями вместе по улице гулять. Это ты приехал, срубил денег и ушел. А мне здесь жить.
– Еще одно слово и я тебе врежу.
Кривоножко навис над парнем, как покосившийся бабушкин шкаф. Демонстративным замахом он отвел кулак в сторону. Игроки с трепетом следили за начинающейся заварушкой. Я пристально смотрел на зависший в воздухе кулак, готовый влезть в драку. Я не собирался давать в обиду юнца, перед зазнавшимся футболистом. И обязательно бы вступился. Но, проявленная Андреем храбрость, заставляла меня ждать.
– Бей, Слава. Все равно промахнешься. Ведь так? – Сказал Суворов с унизительной иронией.
Слава не ударил. Он толкнул. Суворов отлетел на несколько метров и ударился затылком о шкафчик. Я схватил Хохла за шкирку, мы снова сцепились как псы. И порвали бы друг другу глотки, но включившиеся в процесс футболисты разорвали наши объятья. Ухо горело, будто его надрали в честь юбилея. Нас крепко держали и мы не могли вновь сцепиться. Запыхавшийся и злой, я смотрел на взлохмаченное лицо Кривоножко с нескрываемой лютой ненавистью.
– Предатель. – Плюнул я в его сторону, но не попал. – Ты позоришь наше
