Читаем без скачивания Баллада о проклятой любви - Стефани Гарбер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она понимала, что нужно вернуться на мансарду, пока кто-нибудь не увидел ее в таком виде – кто-то наверняка должен был следить за огнем в очагах.
В коридоре перед купальней снова запахло пряным яблочным сидром и теплым свежеиспеченным хлебом, отчего у нее заурчало в животе. Видимо, запах доносился из таверны, расположенной рядом со входом.
Эванджелина прикусила губу. Пусть она и чувствовала себя немного лучше, подниматься и спускаться по четырем лестничным пролетам было бы нелегко, не говоря уже о том, что она бродила здесь практически голой. Но хлеб и сидр пахли столь восхитительно, что она решила отбросить эти опасения.
Медленно преодолев ступени, Эванджелина обнаружила на нижнем этаже красиво украшенный холл. Она увидела округлую дверь, через которую Джекс пронес ее прошлой ночью. На дереве были вырезаны декоративные грибы, похожие на те, что росли на крыше. Над ними кто-то вырезал фразу: «Лощина: пристанище для путников и искателей приключений».
По левую сторону от двери находилась лестница, по которой она только что спустилась. Возле стены стоял разожженный очаг, который она видела сверху. Там же виднелись выемки и крючки в виде веток, на которые, судя по всему, путники вешали плащи и оружие – мечи и ножи запрещалось проносить в таверну, которая располагалась справа от главного входа. Двери были открыты, и Эванджелина почувствовала аромат сладкого пряного сидра.
Сначала она подошла к необычным часам, на которые обратила внимание еще прошлой ночью. Эванджелина думала, что ей все померещилось в приступах боли, но часы оказались именно такими, как она запомнила. Яркими и расписными, с названиями блюд и напитков вместо цифр. Сейчас золотая часовая стрелка указывала на клецки, минутная – на сидр, а секундная – на медовый пирог.
Эванджелине внезапно захотелось медового пирога, но ее отвлекло кое-что другое. Прямо рядом с необычными часами на деревянной панели были вырезаны два имени: Аврора + Джекс.
Сердце Эванджелины рухнуло в пятки.
– Шпионим?
34
Эванджелина обернулась на голос Джекса. Она хотела сказать, что просто шла на запах свежего хлеба и яблочного сидра и что она совсем не беспокоилась из-за имен Джекса и Авроры, стоящих вместе, но не смогла выдавить ни звука.
Перед ней стоял Джекс в одних лишь брюках, неприлично низко сидящих на бедрах. Увидев его без рубашки, Эванджелина смутилась. Рельеф его живота казался гладким, словно мрамор. Его тело было воплощением совершенства, за исключением нескольких покрасневших следов от укусов, спускавшихся от шеи к плечу.
– Неужели это я сделала? – Эванджелина с ужасом вспомнила, как кусала его, но думала, что это случилось лишь единожды.
– Ты и правда не помнишь? – Джекс склонил голову набок, и Эванджелина готова была поклясться, что он сделал это лишь для того, чтобы она получше рассмотрела следы зубов на его коже.
Она хотела сказать, что совсем не помнит, как кусала Джекса за шею, как впивалась зубами в его плечо, но слова не шли.
– Я прикрою их. Если ты вернешь мне рубашку. – Его глаза блеснули, когда он опустил взгляд вниз, скользнул по ряду крошечных пуговиц на рубашке и спустился к ее обнаженным ногам.
Эванджелине и раньше было тепло, но теперь ее кожа запылала. Она не верила, что Джекс отберет у нее рубашку, но с ним никогда нельзя быть в чем-то уверенной.
Уголки его губ приподнялись в лукавой улыбке, и он шагнул ближе к Эванджелине.
– Раз уж мы говорим о том, чего не помним, у меня вопрос. – Он провел пальцем по ее шее и подцепил цепочку, лежавшую на груди.
Эванджелина почувствовала себя так, словно ее бросили в бочку с ледяной водой. Из-за всех последних событий она совершенно забыла, что нашла камень правды.
– Не трогай! – закричала она.
Но Джекс оказался проворнее. Он нырнул пальцами под ее рубашку и вытащил сверкающий золотой камень, сорвав с губ Эванджелины удивленный вздох.
– И что у нас тут, Лисичка? – В голосе Джекса послышались насмешливые нотки. – Это подарок от Люка?
– Нет! – ответила Эванджелина и едва не рассмеялась от облегчения, осознав, что Джекс не догадывается, что это за камень, а потом от обеспокоенного выражения его лица. – Ты что, ревнуешь меня к Люку?
– Я думал, мы прояснили это вчера. Я всегда ревную. И ты тоже, – с ухмылкой добавил он. Взгляд его скользнул к именам на стене, которые она только что разглядывала. Аврора + Джекс.
Эванджелина не могла этого отрицать. Чувство было не таким сильным, как вблизи камня юности. Оно скорее слегка покалывало, чем обжигало, но тем не менее присутствовало. Ей не следовало ревновать. Аврора Доблестная была мертва, и, судя по тому, что Эванджелине удалось узнать, обстоятельства ее гибели были ужасно трагичными. Но во всех книгах, которые она читала, Аврора всегда описывалась как самая красивая девушка, когда-либо жившая на свете. Да, прошлой ночью Джекс назвал Аврору докучливой девчонкой, но сейчас на стене виднелись два их имени, связанных вместе.
– Ты любил Аврору? – спросила Эванджелина.
– Нет. Я даже не знал об этой надписи. – Он нахмурился, и Эванджелине стало немного легче. И это заставило ее почувствовать себя глупо.
Даже если он и любил Аврору, это не должно было ее волновать. Но, похоже, безумное влечение, которое она так остро чувствовала к Джексу вчерашним вечером, не исчезло полностью.
Возможно, все дело было в том, что Джекс стоял к ней слишком близко, в одних только брюках, а на ней самой не было ничего, кроме его рубашки и ожерелья, которое он все еще не выпустил из рук.
Наверное, ей стоило рассказать ему, что это за камень на самом деле. Но тогда он запер бы его в железной шкатулке, а Эванджелина еще хотела задать ему столько вопросов.
Но она решила сперва подождать, когда Джекс отпустит камень. Она не совсем понимала, как именно он действует, но помнила, что, когда задавала Петре вопросы, на которые та не хотела отвечать, камень раскалялся и вынуждал ее озвучивать правду. Если бы камень сейчас нагрелся, Джекс бы догадался, что он пропитан магией, и мгновенно забрал бы его.
– Я проголодалась, – объявила Эванджелина. Затем отцепила пальцы Джекса от камня и направилась к таверне.
Таверна Лощины оказалась такой же уютной, как и весь диковинный постоялый двор: много дерева, много свечей, целая стена из окон, из которых открывался вид на озеро, словно наполненное сотнями
