Читаем без скачивания Избранные труды. Том IV - Олимпиад Соломонович Иоффе

Вот пример. До революции в Петроградском университете работал Л. И. Петражицкий, оригинальный ученый, оставивший после себя впечатляющий след в мировой юриспруденции. Он известен как создатель психологической школы права. По его теории, субъективные права и юридические обязанности нужно рассматривать как своеобразные психологические эмоции, императивные и атрибутивные, стимулирующие поведение человека, которые предуказаны правом (императивные эмоции), и устремляющие это поведение в пользу определенных других лиц (атрибутивные эмоции). Лишенные других объяснений эти взгляды были идеалистическими по своей природе. Такую оценку они и получили в советской юридической литературе.

Но у Петражицкого, помимо разработки психологической теории, были и многочисленные другие идеи, ставившие его в ряд выдающихся юристов. Таково, например, его учение о доходе, которое идеалистам не известно, поскольку доход истолковывался им с учетом экономической позиции его приобретателя как приращение материальных средств последнего. Эта концепция ближе к материализму, чем к идеализму. Но она обычно умалчивалась советскими исследованиями, чтобы не допустить соединения в одном лице разных видов идеологии: идеалистической и материалистической. В результате идеи Петражицкого не получили полновесной оценки в России, стране его прибежища. Нет ничего удивительного в том, что в западной литературе это имя едва ли не полностью игнорируется. А если выйти за пределы права, то урон, нанесенный моноидеологией, окажется еще более значительным. Этот урон обусловливался не только господством моноидеологии, но и тем, что она объявлялась единственной подлинной наукой, в отличие от лженауки, существовавшей в буржуазных странах.

Такое противопоставление основывалось не толькона советских исследованиях, игнорировавших науку Запада, но и на внешнеторговых сделках, содержание которых также не устранило изоляции советских ученых от достижений зарубежья. Единственный импорт, развернувшийся после коллективизации сельского хозяйства, обеспечивал поставку хлеба из США, Канады и некоторых других стран. В этом случае большевики учитывали опыт февральской революции, предваренной хлебными бунтами в Петрограде. Они недвусмысленно признавали, что без хлеба оставлять русский народ нельзя. Остальные продукты могли быть дефицитными без всякого политического риска. При ограничении же научной информации – прямом или косвенном – можно скомпрометировать любую страну. С этим не могли не согласиться те, кто уполномочивался определять характер заграничного импорта.

Изолированность Советского Союза также достигалась сведением к нулю поездок граждан за границу. Лишь в послевоенные годы начинает применяться иностранный туризм и заграничные командировки научных работников. Раньше рядовые граждане и ученые среднего масштаба не имели представления об уровне развития западных стран и обычно верили официальной пропаганде о фактическом положении дел.

Одновременно советская действительность изображалась в красках, не имевших с правдой ничего общего. Ленин, например, утверждал, что Советское государство, впервые заменившее господство меньшинства над большинством, господством большинства над меньшинством, уже не является государством в подлинном смысле, а представляет собой полугосударство. Это говорил глава государства, который в своей собственной стране давал секретные указания о расстреле заложников без суда, не испрашивая ни у кого разрешения. Хорошее полугосударство, присвоившее себе власть в большем объеме, чем ее имело любое подлинное государство. Но при такой характеристике оно не испытывало нужды изучать опыт западной демократии или заимствовать у нее теорию правового государства, в котором закон стоял бы под ним, а не только над гражданами. К тому же по закону, действовавшему в СССР, государство и его органы пользовались многими преимуществами сравнительно с правовым положением граждан, что не мешало некоторым исследователям всерьез принимать концепцию вождя о полугосударстве и строить на ее основе свои теоретические конструкции.

Официальная борьба с идеализмом привела к тому, что некоторые научные проблемы были засекречены или вовсе не изучались. Так обстояло дело с НЛО (неземные летающие объекты), изучение которых засекречивалось по военным соображениям и посмертной судьбой человека, изучаемой на Западе путем опроса тех, кто пережил клиническую смерть, и отвергнутому в СССР по мотивам его идеалистического и религиозного характера.

Господство моноидеологии несовместимо ни с политической свободой, ни со спецификой науки. При отсутствии политической свободы принудительное навязывание какой-либо идеологии осуществимо другими насильственными методами, как было в СССР. Что же касается специфики науки, то ученый должен быть волен выбирать нужный ему метод, а не подчиняться тому, который ему предписывается принудительно – прямо или косвенно, посредством юридического запрета или фактического преследования. Это, конечно, не означает отмены идеологической войны.

Ясно, что тот, кто свободен в выборе идеологии, вправе критиковать другую идеологию, неприемлемую для него. Критика есть, разумеется, вид борьбы, но борьбы в пределах критики, а не с переходом к кулачному бою, кборьбе науничтожение. Всоветской юриспруденции в форме критики велась борьба на уничтожение противника: такой была официальная критика, аналогичный характер носили критические выступления отдельных лиц. Мы должны научиться критиковать, по крайней мере, в рамках элементарной вежливости. Только в этом случае критикуемый будет прислушиваться к нашему мнению и, как знать, может быть даже согласится с ним или не согласится, но отвечать такой же доброжелательной критикой.

В этом смысле свобода выбора идеологии служит основой критики, без которой немыслимо развитие жизни.

Глава 3. Право и идеологическая борьба

1. Вводные положения

Достаточно перечислить некоторые юридические произведения, чтобы убедиться, что столкновение мнений и взаимная критика заполняют юриспруденцию так же, как и любую другую науку. Это и есть идеологическая борьба в праве, хотя ее научные цели не порождают потребности в переходе от научных споров к откровенным боевым действиям.

В юриспруденции эта борьба концентрируется вокруг специальных проблем, но важное место занимает в ней дискуссия о сущности права, о том, что оно собой представляет. Иногда, конечно, приходится, обсуждая специальные проблемы, апеллировать к полемике о сущности права, но, как правило, эта полемика соединяется с характеристикой права вообще или с общим анализом его специфических исторических типов. Здесь дискуссия носит преимущественно идеологический характер и без хотя бы критики ознакомления с нею понять идеологию права невозможно. Обратимся к ознакомлению с этой дискуссией на широком историческом фоне, начиная от Древнего Рима и кончая самой близкой нам современностью.

2. Юриспруденция Древнего Рима

В древние времена, насколько известно, право нигде не было так развито, как в Риме. Относительно высокому уровню развития права в Риме соответствует и развитие римской юриспруденции, характеристика которой может в известной мере явиться характеристикой юриспруденции рабовладельческого общества в целом.

Творчество римских юристов не содержит теоретических обобщений законодательства и практики. Оно носило преимущественно казуистический характер, осуществляясь главным образом в форме обобщения конкретных споров, в связи с которыми предлагались определенные решения соответствующим лицам. Тем не менее и в этой форме их творчество вполне удовлетворяло потребности развитой экономической жизни, связанное со значительным усложнением способов юридического опосредствования отношений имущественного оборота и многообразных средств эксплуатации рабов, крестьян и других неимущих и малоимущих слоев населения. В качестве представителей господствующего класса и идеологов рабовладельческого общественного строя римские юристы исходили из признания незыблемости частной собственности, в первую очередь собственности на раба как основного работника производства.

Первоначально юристами Древнего Рима были жрецы, отгородившиеся в замкнутую касту так называемых понтификов. Фактически понтифики признавались советниками должностных лиц и римских юристов. Фактически же они были единственными знатоками и истолкователями римского права, чрезвычайный формализм и казуистичность которого исключали возможность решения даже самых простых юридических вопросов без участия и мнения понтификов. Это свое монопольное положение понтифики удерживали и утверждали всяческими способами, охраняя под покровом тайны все известные им сведения юридического характера, которые передавались из поколения в поколение лишь в пределах их собственной касты. Само собой разумеется, что такое положение могло сохраняться только в условиях замкнутого патриархально-натурального хозяйства. По мере развития товарно-денежных отношений осведомленность относительносуществующих правовых нормипорядкаихприменения должна была становиться все более широкой, а сами правовые нормы должны были приобрести тот элемент гласности, без которого не могло быть и речи об обслуживании жизненных запросов хотя бы в минимальной степени. В конце IV в. до н. э. эти условия оказываются достаточно созревшими и монопольное господство в области права коллегии понтификов начинает уступать место светской юриспруденции. Возникновение последней историки связывают с именем Флавия. А широкому распространению юридических знаний способствовал Тиберий Корунканий, который, хотя и был понтификом, впервые предпринимает публичное обсуждение дел, переданных на его рассмотрение.

Разумеется, процесс широкого распространения правовых сведений был более длительным и не исчерпывается изложенными фактами, о которых сообщают историки. Однако и эти