Читаем без скачивания Миллиарды Арсена Люпена - Морис Леблан
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вы можете дать мне его?
Она колебалась.
– Что вас смущает? – настаивал Рауль. – Бартелеми мертв, Симон Лорьен – тоже. А Тома Ле Бук сам мне все рассказал.
Фаустина долго размышляла, глядя в одну точку и слегка наморщив лоб, а затем достала из ящика комода бювар, в котором хранила письма. Среди них она нашла конверт, решительно сломала печать и вынула из него листок бумаги, сложенный пополам.
Она хотела сначала сама прочесть эти несколько написанных строчек и убедиться, что может показать их Раулю.
Читая, она вздрогнула. Однако все же молча передала ему бумагу.
Это была одна фраза… точнее, две фразы, похожие на властный приказ, который какой-нибудь деспот, главарь банды мог отдать своему подручному. Почерк был крупный, тяжелый, каждая буква выведена жирно, с сильным нажимом. Разве мог Рауль с первого же взгляда не узнать почерк той, которую сам когда-то называл дьявольским созданием? Не узнать ее жестокую и презрительную манеру отдавать самые чудовищные приказания?
Трижды перечитал он эти ужасные строки:
Сделать ребенка вором, еще лучше – убийцей. А позже – столкнуть с отцом.
И надменная подпись, перечеркнутая двумя мечами.
Бледность Рауля поразила молодую женщину. Эта бледность свидетельствовала о невыразимом страдании, о воскресшем из прошлого ужасе, который угрожающе навис над настоящим. С каким любопытством, мешавшимся едва ли не с сочувствием, смотрела она в эту минуту на его измученное лицо, замечая те невероятные усилия, которые он прилагал, чтобы держать себя в руках!
– Ненависть… месть… – медленно произнес Рауль. – Вы-то разбираетесь в этом, Фаустина! Но в той женщине было нечто иное, чем просто ненависть и жажда мести… Она нуждалась в зле, наслаждалась им… Была чудовищем, полным гордыни и злобы! И ее деяния принесли свои плоды… Ребенок, которого воспитали в ненависти ко мне, чтобы превратить в убийцу! Ничто в жизни меня не пугает, однако о ней я не могу вспоминать без ужаса. И мысль о том, что снова придется начать эту жуткую борьбу…
Фаустина, встав, подошла к нему и после минутного колебания тихо сказала:
– Прошлое не вернется… Графиня Калиостро умерла.
Рауль спросил, весь дрожа:
– Что вы сказали? Она умерла? Откуда вы знаете?
– Умерла.
– Одного утверждения мало. Вы ее видели? Вы ее знали?
– Да.
Он воскликнул:
– Возможно ли это?! Как странно! Два или три раза я спрашивал себя, не являетесь ли вы ее шпионкой… не продолжаете ли ее разрушительную работу против меня.
Фаустина покачала головой:
– Нет. Она никогда ничего мне не рассказывала.
– Продолжай.
– Это случилось пятнадцать лет назад, когда я была еще ребенком. Ее привезли в мою деревню на Корсике и поселили в маленьком домике. Она казалась полубезумной, но ее безумие было тихое, спокойное. Она зазывала меня к себе, очень ласково, однако никогда со мной не разговаривала… Много плакала, не вытирая слез… Тогда она еще была красива… но болезнь съедала ее очень быстро… и вот, шесть лет назад, мне выпало провести ночь у ее смертного одра.
– Вы в этом уверены? – спросил Рауль в сильнейшем волнении. – Кто вам сказал ее имя?
– В деревне оно было известно… И кроме того…
– Кроме того?..
– Я его знала от старого Бартелеми и Симона Лорьена, которые искали ее повсюду и нашли в нашей деревне незадолго до ее смерти. Именно тогда, в течение всего нескольких недель, мы любили друг друга, Симон и я. А потом он взял меня в Париж…
– Зачем они ее искали?
После некоторого колебания она проговорила:
– Я уже сказала, что ничего не знаю о тайной жизни Симона и его отца… Сейчас-то я понимаю, что они творили дурные вещи и все от меня скрывали… Однако я слышала обрывки их бесед и со временем догадалась, кто такой Фелисьен… но они и сами не знали всего.
Рауль спросил:
– Бартелеми нашел его на ферме в Пуату?
– Да.
– Его привезла туда Калиостро?
– Не уверена. Симон думал, что, возможно, отец ребенка – автор письма, найденного механиком.
– Однако оно написано, несомненно, рукой Калиостро. Так откуда же взялось это письмо?
– Симон не знал.
– Но приказ в послании действительно касался ребенка, воспитанного фермершей, то есть Фелисьена Шарля?
– В этом тоже есть сомнения. Бартелеми никогда ничего не объяснял. Они с Симоном напали на след Калиостро и потому приехали на Корсику. Но опоздали.
– То есть их целью было…
– Целью Бартелеми всегда было – и теперь я это понимаю – показать вам документы, свидетельствующие о том, что Фелисьен – ваш сын.
– И вытянуть из меня деньги. А Фелисьен знал об этом плане? Действует ли он с ними заодно, как утверждает Тома Ле Бук? Стал ли он таким, как хотела Калиостро? Мошенником, убийцей?
– Не знаю, – искренне ответила Фаустина. – Это было частью их тайной жизни, и я никогда не говорила с Фелисьеном Шарлем.
– Значит, теперь только он может все объяснить, – сказал Рауль, – и мне придется допросить его, чтобы узнать правду.
Он помолчал и добавил:
– Это я сделал так, чтобы Тома Ле Бука арестовали, – кстати, с его согласия. Он сбивает следствие с толку и разрушает доказательства, собранные против Фелисьена. Если, как я надеюсь, юношу выпустят, вы не станете ему мстить, Фаустина?
– Нет, – твердо ответила она. – Нет, если не он виновен в смерти Симона, – это для меня главное. Я не могу жить, не думая о мести. Мне кажется, душа Симона не обретет покой, пока убийца не будет наказан.
Разговор закончился. Рауль протянул Фаустине руку, но она повисла в воздухе.
– Воля ваша, – сказал он. – Я знаю, что вы не подарите мне ни свое доверие, ни дружбу, но давайте не будем врагами, Фаустина. И я благодарю вас за этот разговор…
Рауль покидал теперь «Светлый уголок» лишь изредка – ради коротких прогулок по Везине или по ближайшим окрестностям. Несколько раз он видел Жерома Эльмаса, который то направлялся к вилле «Клематисы», то выходил из нее; судя по всему, молодой человек отказался от планировавшейся поездки в горы. Однажды Рауль заметил его в компании Роланды Гаверель: они молча шли по аллее.
Рауль приветствовал их издалека. Ему показалось, что Роланда не желает говорить с ним.
Как-то Рауля вызвал господин Русслен, явно очень раздосадованный. Тома Ле Бук избрал тот простейший вид защиты, который и предписал ему Рауль. Он не менял своих показаний, не совершал ошибок, и следственный судья при всей своей ловкости никак не мог поймать его на слове.
«Я сделал это… Я сделал то… А больше я ничего не знаю».
– В их объяснениях все сходится –