Читаем без скачивания Юг в огне - Дмитрий Петров

— Что там такое?

— Болшевик поймала, — отозвались калмыки от дверей. — Болшевик, ваша благородия.

— Ведите сюда!

К Константину калмыки подвели трех избитых, израненных, в синяках и кровоподтеках красногвардейцев и растрепанную, безутешно рыдавшую девушку.

— Костя! — бросилась к Константину эта девушка.

Константин в изумлении попятился, но вдруг узнал ее.

— Надя?! — хрипло вскричал он. — Надюша!.. Ты?

— Я, Костя! — бросилась к нему на грудь девушка.

Константин был растерян, подавлен, сконфужен. Куда только и девался его величественный вид, с которым он торжественно восседал на кресле.

— В чем дело? — спросил он у калмыков, приведших сюда сестру и этих трех истерзанных людей.

— Сено… залез… болшевик, — растерянно залопотали они все разом, жестикулируя и перебивая один другого. — Дэвка хоронил там… Дэвка…

— Пошли прочь! — взревел на них Константин.

Калмыки со страхом отпрянули от него к дверям.

— Расскажи, Надя, ты толком, в чем дело? — спросил у сестры Константин.

Прохор с состраданием смотрел на сестру. Глаза его повлажнели. Тяжело вздохнув, он снова опустил голову.

— Костя, — с плачем рассказывала Надя, — я в сеновале хоронила своего жениха Митю, вот его, — указала она на окровавленного, смертельно перепуганного паренька. — А калмыки пришли и шашками начали тыкать сено… и Митю поранили… А потом всех их вытащили из сена и избили… И меня избили… Я им говорю: мой брат полковник, командир полка… а они, черти безмозглые, ничего не понимают… Вот притащили нас всех сюда… Костя!.. — заплакала Надя, — спаси его!.. Спаси Митю!..

Константин был обескуражен. Уж этого он никак не ожидал!.. Что это делается?.. Неужели вся его семья перемешалась с большевиками?.. Неужели все его родные против него?.. Разве ж он думал, чтобы его сестренка полюбила большевика и вот теперь запуталась в этом деле?

Подумав, Константин недовольно взглянул на сестру и сказал:

— Ладно! Разберусь… Иди домой…

Но девушка не уходила и умоляюще смотрела на брата.

— Ну, чего ты еще? — не выдержав ее взгляда, вскрикнул раздраженно Константин. — Я ж сказал — разберусь, значит, разберусь. — Он не договорил, но она поняла его. Не мог же он ей при всех сказать, что спасет ее Дмитрия…

Надя просияла. Она хотела кинуться к брату, обнять, расцеловать его… Но не посмела. Она поверила Константину и намеревалась уже выйти из правления, как вдруг увидела Прохора, измученного, с забинтованной головой…

Когда Надю с Дмитрием вводили сюда, горе ее было так велико, она так боялась за жизнь любимого юноши, что не поняла смысла происходящего в этой большой комнате… Но сейчас, когда увидела брата Прохора в таком виде, ей все стало ясно. Прохору угрожает смерть.

— Проша! — кинулась она к нему, обвивая его шею горячими руками. Братик родимый!.. Что они с тобой хотят сделать?

Константин с досадой выругался про себя: «Черт меня дернул этот суд затевать!.. Чего доброго, мать еще придет сюда». Надо прекратить всю эту канитель.

Как это сделать — Константин не знал. Ведь суд был начат, надо было его и закончить… И он, как ни странно, был даже рад, когда кто-то, ворвавшись в залу, дико завопил:

— Красные ворвались в станицу!.. Спасайся!..

Прохор вздрогнул и поднял голову, прислушиваясь. Где-то отдаленно потрескивали выстрелы, слышались смутные крики. У него радостно заискрились глаза. Он приподнялся, рванул руки, но они были крепко связаны… Обессиленный, он сел.

У дверей образовалась толчея. Отпихивая и давя друг друга, с криками вываливался народ из правления.

— Расстрелять красных! — приказал конвоирам Константин, указывая на пленников.

Но конвоиры его не слушали. Испуганно озираясь, они расталкивали прикладами толпу у двери и выбегали на улицу.

Константин, вытащив наган, посмотрел на Прохора, на Надю, радостно обнимавшую Дмитрия, вздохнул, сунул снова наган в кобуру и выбежал из комнаты.

Прохор почувствовал, как кто-то подошел к нему сзади и перерезал веревки на руках. Он оглянулся.

— Батя! — пораженно вскрикнул он.

Старик, ничего не сказав, торопливо вышел на улицу.

Прохор подбежал к окну и распахнул его.

По улице, мимо правления, размахивая шашками, мчались всадники с красными звездочками на фуражках.

К палисаднику правления подскакал рыжеватый кавалерист и, взмахнув фуражкой, закричал:

— Здорово, товарищ командир!

— Сазон, ты? — обрадованно вскричал Прохор.

— Ну, конешное дело, я, — усмехаясь, ответил Сазон. — Товарищ Буденный, видишь, какой привет тебе прислал, — указал он на мчавшихся по улице всадников.

Часть третья

I

Солнце палит жарко. Над запыленной степью густо висит зной. Далекие синие горизонты дрожат в трепетном мареве. Потревоженно кружат ястреба и беркуты в белесом распаленном небе.

Вздымая облака горячей серой пыли и тяжело скрипя, по обеим сторонам железной дороги бесконечным потоком тянутся обозы по три-четыре подводы в ряд.

— Цоб!.. Цобэ!..

— Но-но!.. Э, пошли!..

На какой-то подводе надрывно плачет ребенок. Воркующий голос матери успокаивает его:

— Та не плачь, мий голубочек… Замовчь, мое серденько… Вот зараз я тебе дам чего-нибудь…

Где-то пронзительно взвизгивает гармоника. Хриплый голос пытается что-то подпевать…

Издали доносится сухой треск ружейной перестрелки. Но за шумом и гвалтом толпы, за скрипом неподмазанных осей ее почти не слышно. Да если кто и услышит, то не обращает внимания, привыкли. За последние дни столько пережито, смерть столько раз каждому заглядывала в глаза, что такой пустяк, как где-то возникшая перестрелка, ничего не значил.

До отказа нагруженные громоздкой кладью, тащатся подводы одна за другой, и кажется, им не будет конца.

За подводами, свесив бороды на грудь, уныло бредут старики, за ними тащатся старухи, заплаканные бабы и девки, подгоняя хворостинами бредущих на привязи коров, молодых бычат…

По железнодорожному пути, попыхивая дымом, медленно движется зеленый бронепоезд, а вслед тянутся запряженные лошадьми и быками одиннадцать грузовых поездных составов, до отказа заполненных безлошадными беженцами и их скудным имуществом.

Часто лошади и быки, обессилев, останавливаются. Тогда сотни мужчин и женщин помогают им, подталкивая вагоны.

По обочинам дороги, по заросшим бурьяном и полынью равнинам, по пашням и бахчам, по неубранным подсолнухам шагают вооруженные толпы солдат, едут конники, среди которых нередко мелькают красные лампасы донцов и черкески кубанцев.

Все эти люди — иногородние крестьяне, портные, постовалы, сапожники, ведерники, плотники, обездоленная казачья беднота, настрадавшаяся от бесчинств белогвардейских банд, натерпевшаяся много горя, — при первых же признаках грозного восстания, охватившего станицы и села Дона, Кубани и Ставрополья, бросая годами обжитые хаты, бороны, плуги, неубранные поля с огородами — все, что так было дорого и близко сердцу, что так долго наживалось тяжким трудом, со всеми своими семьями, с домашним скарбом, тронулись со своих насиженных мест неведомо куда. Впрочем, все уже теперь знали, куда едут. Заветной мечтой стал Царицын. К этому приволжскому городу, как к спасительному маяку, были направлены все взоры, помыслы и желания беженцев. В представлении всех этот город вырисовывался, как могучая крепость, цитадель, в стенах которой можно найти защиту и спасение от озверевшей казачьей шашки…

На пути движения попадались маленькие станции и полустанки. Водонасосные башни всюду были разрушены белыми. Воду в паровозные котлы бронепоезда неоткуда было брать. Тогда на некоторое время приостановилось все движение многочисленных обозов и поездов. Отовсюду сбегались беженцы с ведрами. Женщины, старики, ребята становились на много верст в длинную шеренгу к какому-нибудь болотцу или колодцу и, передавая друг другу ведра с водой, наливали паровозные котлы.

Сдерживая поводьями нервно танцевавшего жеребца, Прохор стоял у дороги, внимательно всматриваясь в нескончаемый поток подвод, двигавшихся в пыли мимо. Он разыскивал сестру Надю. Несколько дней назад ему сообщили станичники, что будто видели ее среди беженцев. И вот сколько уже времени он ее пытается разыскать и не может…

К нему подъехали на потных лошадях Сазон и Дмитрий.

— Нет ее, — уныло сказал юноша. — Мы с Сазоном объехали почти весь обоз от края до края…

— Сбрехали, должно быть, наши казаки, — проворчал Сазон.

Прохор некоторое время молча, угрюмо смотрел на проезжавшие подводы.

— Ты мне, Митя, расскажи толком, как вы с ней расстались? — взглянул он на юношу. — Что она тебе сказала?