Читаем без скачивания Инсектариум - Юлия Мамочева

Ослепшие — уже давно, с наступлением ночи, — глаза девочки были плотно закрыты, однако теперь изнанкою век ясно осязала Она полноцветие взволнованного зноя. И неспроста: то кипящий нектар всех Светил омывал сухие Её глазные яблоки, как солёная, напитанная рассветным солнцем, морская волна омывает прибрежные камни. Чуть позже, натешившись своею забавой, он скопился под сомкнутыми девочкиными веками и щедро прогрел нежные эти лепестки, отчего самой девочке вдруг сделалось нестерпимо красно. Она распахнула глаза — и… хлынул из глаз Её густо-пунцовый сок, пьяный нектар солнца, пульсировавшего в девочкиной груди; солнца, опутанного сетью Её артерий, вен и капилляров. Он фонтанно хлынул наружу: в чёрное небо, казавшееся неотделимым от чёрной земли, и растёкся меж них, и тем самым рассёк их единство надвое огненным клинком горизонта. И та тьма, что очутилась над его пылающею полосой, поголубела; а та, что — под, — заплыла асфальтом и проросла в верхнюю — высокими мачтами фонарных столбов, грузными шафанерами сталинских построек, одноногими великанами тополей, увенчанных зелёными гривами, пепельно поседелыми городской пылью.

А потом солнце, покинув клеть рёбер девочки, медленно поползло вверх по трубе Её горла пульсирующим комом и, чуть собравшись своей вязкой и горячей, как хмельной мёд, плотью у девочки во рту, — вырвалось в небо, ошпарив Ей губы.

Застыв в лазури, солнце поглядело вниз. Земля, укрывшаяся под хитиновым панцирем асфальта, была уже людной: суетливо мельтешащей человечиной хаотично рябил чёрствый и серый её покров. Единственным, крестоподобным островом в этой безрыбной ряби казался ребёнок, распятый на асфальте. То была — девочка, наряженная (по поводу ли, по глупости ли?) в лучшее своё платье; маленькая темноглавая девочка с короткопалыми мозолистыми ступнями, обутыми в безжалостно узкие лодочки; девочка (то есть, разумеется, Та, кого мы ещё в самом начале нашей истории условились обозначать этим именем)… Девочка видела только небо, глубокое и голубое небо, да белевшие в нём заснеженные острова облаков. А ещё видела Она птиц, которые напоминали Ей те спасательные судёнышки, что всегда так самоотверженно и стремительно летят к месту недавнего кораблекрушения.

За мгновения, проведённые в синкопальной темноте, девочка успела хорошенько разглядеть свою бабушку-колдунью (искуснейшую из тех, что никогда не рождались), но всё же не торопилась поведать о ней небесному океану. И даже не потому, что воды его стоячи. Причина, видимо, крылась в том, что воде доверяла девочка лишь дурные сны; а старуха, научи она и моего милого читателя хоть чему-нибудь волшебному — и ему едва ли показалась бы одним из таковых.

Затылком девочка сквозь асфальт слышала живое гудение родной земли. Скулами и лбом ощущала голубой плеск неба. Душой же спокойно видела Она ласковую пляску солнца, что ещё совсем недавно теплилось в Её собственной груди.

Распятая на асфальте, девочка оставалась неподвижным островом в ряби толпы, обступившей Её гомоном волн. Короткая, подобно самой жизни, стрелка наручных часов конвульсивно дёрнулась и замерла на отметке:

Это случилось в пятницу.

Мне говорил ты, что день без меня

Мне говорил ты, что день без меня —не день;Каждый, мол, час — площе жизни без Божьей опеки.Вот бызадним ходом — пару недельВ прошлое отскрипеть: дух его — отпет ли?Выгорел в Тень воплотитель дерзких идей:Злее томленья разлуки — тление в пекле

Ссоры. Пожалуй, сорней того и горше —Лишь смехота механических пантомим,Коль постановщик — Судьба. Молясь, как негоже,Я моего величаю святого — Гошей:Он из всего, что привычно зовётся Моим,(Веришь ли, милый ты мой) — наименее мним;

(Видишь ли, ясный ты мой) — наиболее явствен,Верный, как время, закону «Ни шагу — вспять».Словно стесняясь пресных людских напраслин,Сальною чёлкой седьмая прикрылась пядь…Влоб говоря, змий зелёный мне — в каждом яствеЧудится: бросила пить, разучилась спать.

О, пантомима!.. О, расквитаться б с нею —В горле слова застревают, цепляясь за ком.Ты люденеешь, не по летам леденея;Время уходит — это тоже закон.Бабушкой сказано: надвое рваться больнееСмерти общим, чуть найденным, языком —

Этим, что молвил, мол, быт без меня — беда:Будто, мол, зеркалом каждым скалится старость…

Выбор мой был меж «сейчас же» и «никогда»;Ставя на «нынче — к тебе», под удар подставилась.

На шутки с разлукою всякий — плохой тамада;Я — наихудший. Иначе бы в ней осталась.

Изгнание из Рая

Ризою кожаною изнутри выгораю,Рокотом горя извечного не остыв.Я!.. Это я — вероломно изгнан из РаюСамым Моим из пресветлых его святых!..

Рухнувши, корчусь телом бессильно-дряблымО материнскую плоть ненавистной Земли.Мне-то, с чужих опрометчиво жравшему яблонь,Дали в дорогу позорную — костыли,

Вырванные из сладкой их древесины;Ссохшимся ртом вдыхаю небесную сладь.Остов изломанный в ризе кожи гусиной…Рокоту горя изгрудного — полно пылать:Из полутьмы-то глазничной гремит, негасимый —Скорбен, что гибель, и благостен, что «исполать».

Только ведь Смертушка — горя такого блаженнееАкиединственный рейсдо возлюбленных врат.Жертвою низвержения, отверженияЯ хохочу, нежданной идее рад.

Рейс… Ждать я поезда этого буду. (Веришь ли мне,Ты,что — выдворил,прежде не оставляв?..)Жаждать, под небесами, меня низвергнувшими,Ползаяна дарёных тобойкостылях.

Finita la tragedia

Утопи меня снова в волшебном том феврале,От какого душа и доныне навеселе.Утопи меня снова в глубинно-счастливом марте —В том, бесспорном, как умиление Божьей Матери.

Утопи меня снова в поношенно-нашем апреле,Что до дна вором-временем был вероломно выхлебан:Им парили мы, им, как любою любовью, прели,Суть себя выдыхая всяким словесным выхлопом.

Утопи меня в мае, моём и твоём, как небо,В океане нежности, жадной швырнуть на берег.Ты люби меня — так, чтоб забылись тошные «недо»,Вновь люби меня, миленький, — присно с приставкой «пере».

Утопи меня в чутком июне, чуть-чуть нервозном;И в июлевом многозвёздье неги блаженной.Кто свободен — тому не легче, коль баба — с возу;Как Любви присягавший Её не приносит в жертву.

Мысли,твоей бесстрастностьюв мюсли высушенные,Заливаю млечностью кажущейся невиновности.Выслушай!..Ради вечного — просто выслушай:Как признание первое,как последние новости.

Выслушай — голос безумный глухого гетто,Звонко горящий — тем, что с горя осип:«Коли ты — Кай омертвелый, я стану — Гердой:Верною Гердой, какая тебя воскресит».

Сон

Всё это было сном. Только сном.Все мы бываем с Ним, когда уснём.Его зовут Красотой, и Он — как дым:Сгустившись, вроде бы — плоть. Рассеясь — мним.

Это — моя Красота. Сути — суть.Чтобы увидеть Его — надо уснуть.Образы — на вечерок. Вечны — образа.Счастье, иди ко мне: я закрыл глаза.

Откуда слепая слезливость?

Откуда слепая слезливость?Откуда — У той, что безжалостно злиласьНа жалких?Не ты ль нутряному Христу своему —Иуда,Коль ходишь по клятвушке, данной ему, —В служанках?

В служанках тобою целованных уст,Царица,Крученых словес первородную густьСкручинив?Коль мыслишь о том лишь, как в ладан волос быЗарыться:О, в ладан волос его — парой ладонейЧинных…

Ты эти ладони сложи на грудиГорячей,Но тело живое во гроб погоди —До смерти.Ты, главное, помни: слабее прозревших —Зрячий,А всполохи счастья во мгле — милей,Чем при свете.

Ты длани согрей биеньем сердечкаЛоманым,Чтоб линии жизни — что реченькиВ половодье.Кто Богом целован — не зваться томуНецелованным;А кто — тобою, тому не гулятьНа свободе.

Кто Господом клялся — солгавши,Себя порочит;Кто — Господу, тот отреченьем — Его отринет.Да здравствует радость по имениПрочный Прочерк!И Прошлое, в пыль облачившееся на витрине.

Душеизлияние свежепроснувшегося в гостях