Читаем без скачивания Инсектариум - Юлия Мамочева

Юлия Мамочева

«Инсектариум»

Спасибо, что вы выбрали сайт ThankYou.ru для загрузки лицензионного контента. Спасибо, что вы используете наш способ поддержки людей, которые вас вдохновляют. Не забывайте: чем чаще вы нажимаете кнопку «Благодарю», тем больше прекрасных произведений появляется на свет!

От Автора

Существует поверие, что книги — это дети своего автора. Что ж. Вы сейчас, вот прямо сейчас, — держите в руках — надеюсь, бережно! — четвёртого моего ребёнка, — вполне себе законно рождённого и, вероятно, похожего на мать даже более, чем единокровные его предшественники. Не вижу смысла пускаться в утомительные сопоставления внешних данных, однако — и тем не менее — начинка «Инсектариума» (читайте: население) является точнейшей проекцией того, чем полнится оболочка меня; того, что есть — Я.

Существует поверие, что Бог создал человека по образу и подобию своему. С другой стороны — Господь, во что лично я самозабвенно верую, есть — мир. Принимая и то, и другое на веру, получаем, что непосредственно Мир, кишащий миллиардами собственных подобий, с математической точки зрения представляет собой не что иное как фрактал, причем фрактал живой, самовоспроизводящийся. Та книга, которую Вы в данный момент столь придирчиво разглядываете, по сути — лишь закономерный результат четвёртого акта самовоспроизведения мира, обозначенного кодовым названием «Юлия Мамочева». Оценивать же (а, быть может, обсценить или обесценивать) этот результат на предмет успешности поручается —… да, безусловно, Вам. Я добровольно возлагаю на Вашу ни в чём не повинную голову напудренный парик. Не уверена насчет жизни (хотя не исключено и это!), однако бренное тело подсудимого нынче однозначно в Ваших руках.

Как я уже говорила, моё четвёртое дитя — пожалуй, самая удачная моя репродукция. Если угодно — обезвоженная выжимка, квинтэссенция того разумно-неразменного, что являет собою мою суть. Говоря простым и популярным языком — уйдя с головой в этот замечудный «Инсектариум», Вы познакомитесь с его многочисленными обитателями, скрупулёзным отловом и систематизацией которых я само-пожертвенно занималась на протяжении последних двух лет; занималась, планомерно обследуя миллиметр за миллиметром собственного нутра. Итак:

— невероятно крупные особи настоящих изголовных тараканов;

— с трудом сохранённые живыми экземпляры редчайших бабочек (о, чтобы представить последних Вашему вниманию, я собирала их, поистине не жалея живота своего);

— мурашки: да, те самые, ради поимки которых мне пришлось пожертвовать кожей.

Пожертвовать кожей… Поэт по натуре своей — бескож. Это помогает ему видеть. Это делает его Поэтом, ведь всё, что не убивает, делает нас — Нами.

Пройдя «Инсектариум» от первой до заключительной страницы, продравшись сквозь его тернии, Вы откроете для себя помимо стихов, созданных мною в течение лета 2013 года, — мою прозу и драматургию. И ещё несколько произведений: они принадлежат чужому перу, но мне очень захотелось показать их Вам: показать переделанными на русский лад.

Я не обещаю Вам звёзд — это было бы слишком самонадеянно. Но всё же мне искренне мечталось бы, чтобы Вы не испугались терний. За ними — светлячки.

Статуя

Небо зарёвано: знойным разъела заревомПыльную бледность — невечного вечера паника.Огненной сетью расползся закат над городом —Узами многостолетнего кумовства.

Гвалт кутерьмы пятачком овладел привокзальным.Паинька, ты у подножья громады памятникаЁжишься крошечно-гордым аккордом, отколотымОт монолита симфонии «соль-Москва».

Голову клонишь в колени, обнявши голени —Словно уставши барахтаться в говоре, гомоне…Девочка, чья-то дочка, нахохлившись голубем,Гонором тихим греешь рябой гранит.

Думаешь, мир неумело поделен надвое:Вот тебе площадь, роящейся людностью наглая,В ней островком — постамент, натурально Нарния:Телом и делом доверишься — сохранит

Да от юдоли подспудно исчезнуть в суетномМареве мира, где мечешься, маясь маятником…Небу лицом потемнеть — суждено заранее:Выгорит досыта, лишь досчитаешь до ста.

Статуя салютует предсмертным сумеркам.Девочка кажется чем-то немыслимо маленьким;Девочка верит. Девочка льнёт к изваянию,С силой вжимаясь в насиженный пьедестал.

…Город ослеп. Месяц, тонкий косой усмешкою,Кисло нирвану нервирует, ровно кромешную.Впору домой бы мне, только немножко мешкаю,Нежась в жужжанье созвездийного комарья

Да самолётов. На них, неустанных, досадуя,Небо не спит, полусотней морщин полосатое…Площадь пуста. Апострофом высится статуя —Грозный защитник, которым хранима я,

Девочка, блудная дочка, с плечами худыми,Между копыт исполинских пригрелась демоном…Жалобным сгустком страхов, страстей, гордыниДа сожалений о сделанном и несделанном.

На пьедестале святости, славно-спасительной,Ёжусь, дрожа, словно бы — на доске разделочной…Ночь наброшена сетью на Moscow-city, даЯ в ней запуталась девочкой, маленькой девочкой.

Жёсток, как всякая правда, гранит подо мной;Небо втекает в уши, вязко-прогорклое.Всё, что мне в жизни этой навек дано —Жаться к бронзово-грозной стати Георгия.

22 июня на бранном поле

Грозный тополь хранит полнотравного моря штиль,Кроны ранняя проседь — тому часовому — нимб.Поле бранное нынче тревожить не смеют дожди,Но бесслёзною скорбью небо молчит над ним.

Как рыдать небосклону, живому пульсом светил,Коли павшие, вросшие в почву, ставшие ею, —Высь вдыхают глазами — совсем как пред боем самым,В голубень устремив васильков немигающий взор?..

Так умеют те в мирное небо смотреть, кто платилЗа него молодою, трепещущей жизнью своею.Те, чья кровь день за днём — облаков обагряет саван,По нему расцветая рассветными кляксами зорь.

Плакать смеет ли свод, жаркой кровью солдатскою купан?Наливаться свинцовою разве что горечью злою!..Семь десятков лет светлеют в небесный куполВасильками глаз — те, что стали родной землёю.

Те, что стали землёю,жизнине отгуляв;Что молились в неё, остывая в родных полях, —О вдовеющих жёнах — дырами ртов обожжённых.Те, с кого кресты в просолённых госпиталяхСтарый фельдшер снимал, искорёжен и шепеляв,Причитая, что Бог позабыл о своих бережёных.

Те, что, ставши родною землёю, в веках осталисьПрорастать из неё по весне молодою травойДа молчать, васильками в глубь голубени уставясь.Небу совестно плакать над ними, не знавшими старости,Но платившими ею за чистый покой его.

Высь, рыданий стыдясь, — лишь глядит бездонною скорбью(Как любой бы глядел, сотню сот сыновей потеряв) —Не на брызги росы, подсолившие синь васильковую, —Но на слёзы солдат о покинутых матерях.

поМАЙся

Сон нейдёт. Уставясь сквозь усталостьВ потолок — как чадо, чуда ждёшь.Рыже по подушке разметаласьРожь.

Душно, душно — стонут стены в доме,А по ним — немых теней сумбур.Материнской хочется ладониЛбу.

Стрёкотом сердечка тишь ты застишь,А не то — густеть бы ей, сплошной.Полночь ставни распахнула настежьИ ржаной играет рыжиной,

Выдыхая в комнатную теменьНебо — влажным воздухом морским.Кто проник в твой неприступный терем,И к тебе прокрался, на мыскиСтавши, — и присел на край постели?

Это май. Бросай свои затеи.Спи.

Девочка

Был он любим добрымиДевами с дельными догмами:Теми, что ласковы домрамиДуш, тихострунно чужих.

Был он любим белыми(Бренностных благ колыбелями),Только ведь звал их бельмами,Сердцем не будучи лжив.

Выбрал-то, бедный, Ту,Жесты которой — безумны:Поцеловала — и привкус сутки во ртуГусто-солёный, как если б дала в зубы.

Переглянулись — и, как говорится, беда:Карее буйство в глазоньки парню вылилось…В жизнь Её он вошёл, словно в Иордан,А саму — неосмысленно, словно дар,Возлюбил. За вредность, за недовыверенность.

За руку брал — круговертью неслось естество,Ночь в животе розовела в разрывах звёздных…Эту — любил, как не смел бы — себя самого;Так, как не женщину любят, но воздух;

Так, что неведомой, жгуче-пунцовою силою,Пальцы из разу в раз наливались, пульсируя,Искру свиданья на нить судьбы нанизавВ полусвятом упоении опьянелом.Так он любил — каждой клеточкой, всяким нервом —Так, что ему и небо не было небом,Если не отражалось в её глазах.

Так он любил — как, сказать по правде, — не велено;Так, как вовек человечьей не выразишь мимикой…Только она не верила. Нет, не верила.Дескать — доказывай, миленький.

Тот горячился. Речи любовные гречневоюКашей горчили в нёбо, с слюною смешиваясь…Ими давился он. Сплёвывал полупрожёванными.Скручивался кручиной нерассекреченною,Милую клял за смышлёную полунасмешливость,Нежно, ненужно — жалеем чужими жёнами.

Лживо иль живо жалеем чьими-то вдовами,Жизнью швыряем по графику функции синуса —Пил валидол он, захлёбывался доводами:Доказать силился.

Силился-силился, плюнул… Да сгрёб в объятиеСчастье своё, неизбывное, как проклятие.Сгрёб и прижал к ревущей в груди круговертиЗлую свою, свою вредную-в-мятой-майке.Так, что она начала немножко верить. ИСразу с чего-тосталанемножкомаленькой.

Так, что сквозь небов глазах её — эка невидаль! —Сразу откуда-то глянула дерзкая детскость,Так, что затихли все эти лишние «дескать»…Странно: в окне расцвелотакое женебо.

Сорванец