Читаем без скачивания Избранные труды. Том IV - Олимпиад Соломонович Иоффе
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Те, кто продолжал оставаться верными меновой концепции, прогнозировали замену товарно-денежных отношений прямым продуктообменом, якобы уже нашедшим свое выражение в отдельных, впоследствии отмененных ввиду их ошибочности, проявлениях кредитной реформы 1930–1931 гг. Они заявляли, что, поскольку гражданское право вообще, не исключая советское гражданское право, обязано своим существованием частнотоварным отношениям, их ликвидация в СССР должна повлечь за собой отмирание гражданского права. Экономика, построенная на социалистических принципах, подчиняется не праву, а плану, являющемуся уже не юридическим, а организационно-техническим методом управления хозяйством. И если частная собственность немыслима без права, то утверждение собственности социалистической неизбежно сопряжено с вытеснением права планом. Но опыт советского хозяйствования свидетельствует о другом: тесном сочетании права и плана, осуществлении самого планирования в правовой форме, необходимости правового регулирования отношений между планирующим органом и адресатом плановых задач.
Все это привело к возобновлению дискуссии об общем понятии права. В январе 1931 г. проходит первый всесоюзный съезд марксистов-государственников, на котором особенно острой критике подвергается меновая концепция Пашуканиса. Выводя право непосредственно из производственных отношений, Пашуканис ставил его в области надстройки на место, параллельное политике господствующего класса. Вследствие этого не могла быть выявлена активная роль советского права в разрешении важнейших задач политики в СССР. Съезд акцентировал внимание на революционно-преобразовательной роли советского права, и в этом заключалось его положительное значение.
Выступивший на съезде в качестве одного из докладчиков Пашуканис подверг критике многие из своих прежних положений. Взамен прежнего он предложил новое определение права как форму регулирования, изобретения производственных, а также других общественных отношений классового общества, опирающегося на аппарат государственной власти господствующего класса и выражающего интерес этого класса. Поскольку указания на систему норм не только отсутствуют в самом определении, но и возможность их использования исключается сделанными здесь же оговорками, надо полагать, что под формой регулирования и закрепления реальных общественных отношений, как и раньше, подразумеваются правовые отношения. А это означало отказ от меновой концепции со всеми свойственными ей недостатками. Менее острой, но также достаточно существенной критике съезд подверг те взгляды на сущность права, которые отстаивал Стучка. Так как, в отличие от Пашуканиса, Стучка настойчиво подчеркивал революционную роль советского права и возрастания его значения по мере продвижения к социализму, он не давал серьезных оснований для упрека в отрыве права от политики. Но само определение права как системы реальных общественных отношений все же не исключало полностью возможности такого упрека. Вот почему Стучка счел необходимым специально разъяснить, что, говоря о системе отношений, он имел в виду не сами эти отношения, а определенную форму их организации, ибо отношения сами по себе не равнозначны праву, так как требуется еще целый ряд дополнительных признаков, чтобы они могли признаваться правовыми. Речь идет уже, следовательно, об объявлении правом не отношений общественного производства, а правовых отношений, в форму которых облекаются отношения общественного производства. Но поскольку и Пашуканис говорит теперь не только о меновых, а вообще о производственных и других общественных отношениях, выраженных в форме правового опосредствования, нельзя не отметить существенного сближения между его позицией и взглядами Стучки.
Официальное объявление о победе социализма в СССР оказало решающее влияние на систему и содержание советского права (1938 г. и сл.). Вопрос об этой системе вместо системы производственных или правовых отношений явился главным предметом на первом совещании научных работников права, состоявшемся в 1938 г. На этом совещании право было объявлено не системой тех или иных отношений, а совокупностью юридических норм. Нормативное определение права встречалось и в юридической литературе предшествующих лет. Один из создателей советской юстиции и один из первых ее руководителей Крыленко в 1924 г. писал, что право есть выражение в писаной форме действующего закона и в неписаной форме обычая тех общественных отношений людей друг с другом, которые сложились на основе производственных отношений данного общества, имеет своим содержанием регулирование этих отношений в интересах господствующего класса и охраняется принудительной силой государства. Но, во-первых, сам Крыленко не всегда последовательно придерживался этого определения, а, во-вторых, борьба с догматической юриспруденцией, имевшая особое значение в первые годы советской власти породила отрицательное отношение к определению права как совокупности образующих его норм. В действительности, однако, нормативное понимание права, как отмечалось на совещании, не содержит в себе ничего догматического, если оно увязывается с экономической обусловленностью права, его классовым содержанием, государственно-охранительной обеспеченностью, а также направленностью на урегулирование общественных отношений в интересах стоящего у власти класса. Вместе с тем вне нормативного качества не выявляется специфика права и та особая роль, которая ему предназначена как специфического явления классового общества.
Значение совещания 1938 г. состоит в том, что оно отвергло взгляд на право как систему общественно-производственных или правовых отношений заменило его новым нормативным определением, которое остается господствующим и поныне. Это определение, принадлежащее Вышинскому, состояло из ряда компонентов. Многие из них вызывали потребность в уточнении. Но суть самого определения оставалась неизменной и в самом своем содержании в принципе сохранилась до наших дней.
Первый компонент заключался в рассмотрении права как совокупности юридических норм – общих правил поведения. Этот компонент предлагается вместо слова «совокупность» заменить словом система, поскольку единство юридических норм зиждется на определенной логической основе и внутренней взаимосвязанности, позволяющей уяснить подлинный смысл юридической нормы по ее отношению к другим нормам права.
Второй компонент слагался из указания на содержание юридических норм по их происхождению: одни нормы создаются государством, а другие лишь санкционируются им. Но это определение страдало одним излишеством, ибо достаточно сказать, что правовые нормы охраняются государством, каким бы ни было их реальное происхождение.
Третий компонент обращает внимание на группу общественных отношений, подвергавшихся правовому регулированию, а также целям этого регулирования. Определение учитывало, что право выражает волю господствующего класса и направлено на защиту его интересов. Впоследствии при цитировании нового определения воля стоящего у власти класса отмечалась во всех случаях, а классовый интерес нередко упускался из вида. Но это могло быть лишь некоторой неряшливостью цитирования, а не принципиальной позицией цитирующего. На самом деле воля господствующего класса не могла быть выражена никем другим, кроме как законодателем, стоящим у власти. Неволеспособные лица или даже волеспособные представители господствующего класса не могли выразить свою волю, но обладали тем же интересом, что и их коллеги по классовому господству, которые как законодатели, непосредственно участвоваливформированииипринятии новых юридических норм. В этом смысле для выявления сущности права интерес господствующего класса играет большую роль, чем его воля.
Четвертый компонент ориентирован на цель правового регулирования – охрану отношений и порядков, угодных и выгодных господствующему классу. Но тот компонент был излишним, так как его наличие вытекало уже из ссылки на волю законодателя и охрану интересов господствующего класса. К тому же он привносил и некоторую неточность в понимании права. Поскольку общество не только разделяется на классы, но и обладает определенным единством, класс, стоящий у власти, не может не быть заинтересован в издании отдельных норм, защищающих все общество.
Вносились и некоторые другие предложения по усовершенствованию определения права, сформулированного в 1938 г. Отдельные ученые считали, что право есть совокупность не только юридических норм, но и правовых отношений. Известно, однако, что правоотношения есть общественные отношения, урегулированные нормами права, а само право есть регулятор общественных отношений. Если же и то и другое включить в определение права, то оно объединит как регулятор, так и результат регулирования, что с очевидностью противоречит логике образования научных понятий. Не убеждает также ссылка на потребность отразить в понятии права интересы личности ввиду возрастания их значения на современном этапе развития общества. Спору нет, эти интересы возросли в своей значительности. Но само по себе это не превратило их в элемент понятия права. Право существует для регулирования и охраны многообразных общественных отношений. Но само оно из этих отношений не слагается. Достаточно отойти от этой аксиомы, как новое определение вернется либо к Пашуканису, либо даже к Стучке, потеряв свое важное значение для успехов развития советского правоведения. Самая же дискуссия о понятии права не прекращается и ныне. В ряде книг и статей авторы обращаются к критическому его рассмотрению, и поэтому приведенное понятие нужно рассматривать не как догму, а как стабильный рабочий инструментарий. Если юридическая наука докажет необходимость замены
