Читаем без скачивания Маленький памятник эпохе прозы - Екатерина Александровна Шпиллер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И напрасно. Можно было вообще не думать об этом, не брать в голову, не обращать внимания. Потому что утром мама не проснулась. Во сне у неё остановилось сердце. Только в декабре ей должно было исполниться пятьдесят, она «побила рекорд» своих родителей. Как же так, мама? Мы ещё накануне начали строить планы, я полночи про них думала. Как же так? Или ты до такой степени не хотела ехать сама, но мечтала, чтобы уехала я, и освободила меня от себя? Эх, мама!
Горе…
Так вот ты какой, конец света
Совершенно не знала, что делать. Как быть. Кому звонить. Быстро поняла, что звонить некому. Раньше я бросилась бы к Малюдкам или уж точно к Вере. Полина? Не то.
Нет, я не дебилка, конечно, «скорую» вызвала, но было понятно, что «скорая» уже ничему не поможет, поэтому нужно действовать. А как?
Удивительно, но у меня не было слёз. Я не кричала, не рыдала. И снова в ситуации кошмара на меня напал морок, в котором трудно двигаться, почти невозможно соображать, а видится и слышится всё происходящее, как в тумане.
Тётя Мотя! Наверное, правильнее всего обратиться к опытной и мудрой Нине. К счастью, была суббота, и я застала её дома. Не вовремя, конечно, сегодня день служения её мужчинам. Но я услышала в трубке твёрдое:
– Я моментально приеду.
Любопытно, что Нина приехала раньше «скорой». А я ведь так и сидела около телефона, не шевелясь. Она, в самом деле, приехала моментально или я вообще не заметила хода времени?
Нина прошла в мамину комнату, потом вышла ко мне и крепко обняла.
– Тебе холодно? Ты ледяная! Хочешь горячего чаю? Сделать?
Я лишь помотала головой.
– Кому позвонить? Кому сообщить?
– Маме на работу. Её подругам…
– Давай я сделаю. Где её телефонная книжка?
Я молча показала на столик, где стоял телефонный аппарат. Там же лежала мамина книжечка, бордовая, немного обтрёпанная по углам, такая знакомая за долгие годы. Родная книжечка. Я не могу никому звонить, не могу никому ничего сообщать. Я вообще существую условно. Всё делает Нина.
Потом была «скорая», какие-то формальности, которые я выполнила, управляемая Ниной – почти как марионетка, послушно подчиняющаяся дёрганию за верёвочки.
Нина договорилась с медиками, и «Скорая» увезла маму. Я тупо сидела на диване в пижаме и халате, глядя перед собой. И вдруг почувствовала ужасное: мои веки отяжелели, в голове зашумело, руки и ноги стали ватными.
– Нина, я сейчас усну. Не понимаю, что происходит, – заплетающимся языком пролепетала я.
– Идём!
Нина подхватила меня за талию и повела в мою комнату к постели. Я тяжело опиралась на её руки и шаркала ногами, точно старенькая бабушка.
– Ложись, детка, – шептала Нина, укрывая меня одеялом. – Поспи. Я всё сделаю.
Всё, что было потом – подготовка к похоронам, сами похороны, поминки – сделала и организовала Нина. В доме появлялись какие-то чужие люди, но я на это не реагировала. Если честно, помню всё весьма смутно. Меня постоянно тянуло в сон, и я очень много спала. Потом, с годами, это стало моей проклятой особенностью, которую психиатр назвал «убеганием». Я не виновата, так реагирует мой организм: пытается сбежать от беды и горести в сон. И у него получается, я никогда не могу перебороть эту напасть. Поэтому все последовавшие после маминой тихой кончины события остались в памяти обрывочно. Очень плохо помню похороны. Потом мне сказали, что я дважды падала в обморок. Нет! То были не обмороки – я просто засыпала.
Странность в том, что я так и не заплакала ни разу. Или не странность? Ведь я была абсолютно отмороженная, какие могут быть слёзы? В виде льдинок? Нина постоянно щупала мои ладони, цокала языком и отпаивала горячим чаем, от которого у меня тут же случался очередной приступ непобедимой сонливости. Как мне рассказали, ложилась спать я каждые три часа и, как минимум, на час. Потом выходила из своей комнаты белым, холодным привидением.
Слёзы прорвались с адской силой в одну минуту. Это случилось спустя пару недель, когда я была дома одна, бродила по квартире из угла в угол, ожидая пришествия спасительного сонного морока, и обнаружила, что Фимка лежит на маминой кровати и… не дышит. В точности так же, как лежала мама в то утро, когда я к ней вошла: на боку, спокойно, с закрытыми глазами, будто спит. Старый котик не смог пережить, что его любимой хозяйки больше нет.
И вот тогда я закричала и превратилась в истерический комок плача. Рыдала над Фимочкой часа два. В сущности, я рыдала над ними обоими. Ушедшими, оставившими меня совсем одну.
Но жизнь-то продолжалась. Через два дня после похорон мамы я вышла на работу, хотя мадам Костюм выражала соболезнования и предлагала внеочередной отпуск. Я отказалась, потому что дома мне было не просто тяжело, а невыносимо. Тишина, лишь тикают всё те же проклятые ходики. И будто бы никого кроме меня во всей вселенной нет. Никто не шуршит страницами книги, никто не звякает чашками на кухне, никто не кричит мне «Приходи пить чай!». Зато мамина записная книжечка, маленькая, бордовая, так и лежит возле телефона. Я подходила и гладила её, как… Фимку.
Прибавилось ещё и это: на диване нет тёплого пушистого живого клубочка, никто требовательно не мяукает, выпрашивая вкусненькое, не встречает, когда я прихожу, стремительно бросаясь тереться об ноги и тыкаться лбом в ладони с громогласным мурчанием. Никто… не… не… и теперь уже никогда?
В один из таких вечеров я поняла, как остро не хватает рядом кого-то близкого, чтобы взять его за рукав и говорить, болтать, трепать языком, выговариваться, и чтобы мне отвечали что-то важное и нужное или пустяшное, глупое, банальное. Мне до зарезу необходим друг, подруга. Нина? Нина – прекрасный, близкий человек отныне и навеки, но, к сожалению, она из другого поколения. А мне до зарезу нужна подружка примерно моего возраста! Где вы, девчонки мои? Почему Людка так далеко? Почему Марина исчезла из моей жизни? Почему Вера умерла?
Я стучалась, билась в «аську» к Людке, а она не отвечала. Потом выяснилось, что они с женихом как раз именно тогда поехали в Калифорнию «погреть косточки» и не были на связи целых три недели. Но когда Людка не откликнулась в «аське», я не решилась звонить по телефону. Испугалась чего-то. Не могу объяснить, чего конкретно, но будто побоялась узнать что-то страшное. В одиночестве мои нервы натянулись до предела, я реагировала на всё неправильно, истерически.
Подумала про Полину. Какая бы она там ни была теперь важная и
