Читаем без скачивания Река течет через город. Американский рейс - Антти Туури

На пристани я поблагодарил его за доставку и за покупку, и он укатил в город. Тайсто и Кайсу стояли возле морского вокзала, ожидая меня. С кейсом в руке я направился к ним и, подойдя, спросил, когда отходит судно и удалось ли им купить билеты.

5

Билеты они достали, но на судно, отходящее из Наантали, и теперь, услыхав, что машина продана, ужасались, как же мы доберемся туда из Турку. А я сказал, что для человека, у которого в мошне полно денег, добраться до Наантали не проблема. Это их успокоило. Я вошел в морвокзал и попросил там служащего заказать мне такси. На улице, взглянув на билеты, увидел, что судно отходит лишь в десять часов вечера. Кайсу жаловалась, что после утреннего кофе у нее и маковой росинки во рту не было. Я-то за весь день даже и подумать о еде не успел, только теперь заметил, какой я голодный, и спросил у таксиста, когда уже сидели в машине: знает ли он в Наантали место, где можно было бы поесть и посидеть до отхода судна. Он отвез нас к какому-то ресторану рядом с церковью. Тайсто расплатился за такси. В ресторане были корабельные снасти, канаты и картинки с кораблями на стенах, пахло смолой и лодкой. Я не отдал свой кейс швейцару, хотя он и пытался взять его у меня в гардеробе, и Тайсто тоже не отдал. Метрдотель отвел нас за стол возле двери в кухню. Когда он ушел, оставив нас изучать меню, Тайсто попытался сказать что-то о деньгах, но я запретил ему в таком месте говорить об этом. Я не решался выпить даже пива и не дал сделать это Тайсто. Заказали еду, поужинали, уходить не торопились, ожидая посадки на судно. Нам особенно не о чем было разговаривать. После девяти мы поднялись, попросили швейцара вызвать нам такси и поехали на пристань.

Мы сильно тревожились, как пройдет посадка, но команда не обратила на нас особого внимания. Тайсто и Кайсу купили нам билеты в каюты первого класса, у Тайсто была каюта на одного. Нам показали, как пройти на нужную нам палубу и дальше в наши каюты по правому борту. Войдя в каюту, Кайсу сразу легла на нижнюю койку, а я опустил верхнюю в ночное положение. Сел к окну и стал глядеть в иллюминатор: в черной воде покачивались льдины и отражались огни фонарей на причале. Я сказал, что прямо напротив окна находится летняя резиденция президента — по другую сторону пролива, но Кайсу это не заинтересовало. Опа заплакала и успокоилась лишь тогда, когда к нам в каюту пришел Тайсто, открыл свой кейс и стал пересчитывать деньги. Кайсу сказала, что забыла позвонить из Турку домашним. Я пообещал, что она еще позвонит, и не раз, из Стокгольма, прежде чем сядет в самолет, летящий в Америку. Нам с Тайсто представлялось, что в Штатах не меняют финские марки на доллары и следует уже в Стокгольме обменять на подходящую валюту все те деньги, которые были у нас с собой, но в шведских банках можно обменять за раз только сумму, соответствующую восьми тысячам шведских крон, так что придется побегать по банкам, пока обменяем все наши финские марки. Потом, в конце концов, оказалось, что наше представление было совершенно неверным, в американских банках финская валюта котируется не хуже всякой другой, но отсутствие этой информации доставило нам с Тайсто в Стокгольме массу хлопот.

Перестав считать деньги, Тайсто стал рассказывать, как он в шестидесятых годах уехал в Швецию на заработки, у них была компания — трое парней, и отъезд получился несколько более бурным, чем сейчас, хотя тогда денег в кармане было в обрез, марок хватило только на то, чтобы надраться в баре на судне и затем купить в Швеции билеты до Фалуна; в Стора Коппберге на бумажной фабрике они потом пять лет изготовляли шведам бумагу так, что шведы наверняка не могли сказать ничего плохого о финских парнях того времени; жили в бараках и экономили деньги. С деньгами Тайсто вернулся в Финляндию в начале семидесятых и основал первую свою мебельную мастерскую, другие парни подались на норвежские нефтяные платформы, где в карман работящего мужчины текло денег больше, чем в шведской деревоперерабатывающей промышленности, и жизнь была более свободной, а работа сдельной. Тайсто помнил все-таки, что деньги текли и из карманов парней в кабаках Ставангера и в более далеких местах, и, встречая старых друзей во время их летних приездов в отпуск, он не жалел о возвращении в Финляндию, так было до сих пор, но не теперь, когда отношения с финскими чиновниками вынуждали его опять покинуть родину и уехать дальше, чем в шестидесятых годах, да еще с волчьим паспортом.

Страх все еще не оставлял нас, и мы не решались выходить из каюты. Кайсу улеглась спать. Тайсто пытался было рассмешить ее разными историями, но не смог. Он рассказывал о каком-то погребальных дел мастере, который силен был пить и на пьяную голову не помнил, что делал: однажды родственники усопшего хотели в кладбищенской капелле открыть гроб и в последний раз взглянуть на покойника перед тем, как опустить его в могилу, и когда этот гроб открыли, увидели, что он пуст. Похоронщик принялся вспоминать, где он мог с пьяных глаз забыть труп, пошел искать его и нашел у себя в гараже. Однажды Тайсто сам был свидетелем того, как этот похоронщик, приехав к соседям, чтобы увезти покойника, завернул труп на пустых клубничных грядках во дворе в синтетическую пленку и отнес рулон в машину; позже, в тот же день, Тайсто видел, как похоронщик вез труп через деревню, где была церковь, на ручной тележке; обычно он, надеясь, что полицейские не остановят машину с покойником, ездил пьяным, но в тот раз был под таким градусом, что не смог даже завести машину; труп на тележке был голым, пленка куда-то подевалась.

Кайсу отвернулась лицом к стене, рассказы Тайсто ее не интересовали, хотя его самого они сильно смешили. Он рассказал, как тот же самый перевозчик трупов однажды в февральский морозный день должен был поехать из морга больницы с людьми, провожавшими покойника в церковь, но мороз был такой сильный, что машина никак не заводилась, похоронщик был вынужден попросить провожатых подтолкнуть машину с покойником; так и толкали через всю деревню до самой