Читаем без скачивания Река течет через город. Американский рейс - Антти Туури
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда Якобсон сказал, что отправляется в Швецию заняться делами своих фирм, находящихся там, и Тапани летит с ним, я тоже решил полететь.
Отпраздновав Первомай, мы сразу же пустились в путь. Для здешних людей Первомай не был никаким праздником, и хотя никто из нас не принадлежал ни к студенчеству, ни к рабочему классу, мы все, по народному обычаю, распивали в этот день бутылочку; чтобы развеять заботы, мы с Тайсто поступили так и на сей раз. Тайсто остался во Флориде, когда мы отбыли. Мы полетели через Нью-Йорк в Стокгольм, где у Якобсона были конторы его фирм. И в первую неделю в Стокгольме мы его почти не видели. Мы с Тапани целыми днями сидели в ресторане «Валлонен» и беседовали с приходящими туда посидеть финнами. У меня возникло такое впечатление, что все эти сидящие в ресторане финны не были довольны своей жизнью в Швеции. В апреле, когда Тайсто, Кайсу и я кружили по Стокгольму, меняя деньги, мы финнов не встречали, но теперь натыкались на них на каждом шагу каждый день, всю неделю. Я выслушал истории разных людей, но не думаю, что хоть один из них счастлив. Правда, после обеда или под вечер кое-кто, хвативши виски, хвалился, как хорошо у него шли и идут дела и как много крон в неделю можно урвать на левых заработках, но попозже вечером, когда уже было выпито вдоволь, подавленность прокрадывалась в души добытчиков, и где-то в бетонной пустыне, в микроквартирке микрорайона, куда мы притащились с бутылками водки «Сюстембулагет», многие парни пели жалостно: «Дитя, Финляндию не променяй...» Многие финны с удовольствием угощали нас вином в ресторане «Валлонен» и хотели услышать, какова жизнь в Америке и трудно ли изучить английский язык человеку, окончившему лишь народную школу[52]. Они собирались в Америку, поскольку родина была или окончательно оставлена, или пока не хотелось еще возвращаться домой с маленькими деньгами, ибо левые заработки хотя и были хороши, да от них оставалась в кармане самая мелочь — ведь грубая работа, к тому же на чужбине, требовала и грубых удовольствий, Тапани всегда охотно пил все, чем его угощали, и слушал бахвальство, и утешал, если дело доходило до слез. Он велел всем ехать во Флориду, где человеку за работу прилично платят и климат более подходящий, чем пронизывающие ветры Стокгольма. О своих делах мы особенно не трепались, но за неделю в ресторане успело побывать много знакомых из Похьянмаа, и к субботе все вокруг знали, что Тапани и есть тот самый, который сумел вывезти из Финляндии в обход чиновников сорок миллионов финских марок и вел теперь на эти деньги господскую жизнь в Америке. В конце недели во второй половине дня явился встревоженный, злой Якобсон и велел нам убираться из ресторана ко всем чертям, о нас, мол, говорит весь город: бродячие рабочие-финны его собственной фирмы рассказывали о сидящих в «Валлонене» двух невероятно богатых злостных неплательщиках налогов, которые сорят деньгами в ресторане, хвалятся своими успехами и угощают выпивкой весь зал. Ничего такого мы не делали, но Якобсон сказал, что не так уж много времени нужно, чтобы слух о нас дошел до финской полиции, достаточно кому-нибудь лишь позвонить в Финляндию. И если потребуют нашей выдачи, шведская полиция может нас выдать просто из вредности. Мы тут же подались из ресторана прочь. Какие-то люди пытались перехватить Якобсона у выхода. Они заявляли, что он не выплатил им жалованья в семидесятых годах, когда они работали в его фирме, и что теперь пришло время ему раскошелиться. Мы только отцепили этих мужчин от одежды Якобсона, но драться не стали и ушли. Якобсон был на «мерседесе», принадлежащем его фирме. Он подвез нас к гостинице, мы забрали вещи, рассчитались за номер и покатили на север. Якобсон сообщил, что свои дела в Стокгольме он завершил и теперь мы едем в Лулео, где его люди что-то строят, там-то мы и смогли бы окончательно разделаться с моей бухгалтерией.
3
Из Лулео я позвонил Раймо домой и сказал, где нахожусь. Я уже несколько раз говорил с ним по телефону из Стокгольма, сообщил, что звоню из Швеции, и пообещал приехать в Финляндию. Теперь же сказал, что приехать не решаюсь, мы с Тапани и Якобсоном обсуждали в машине возможность такой поездки, и они оба считали это слишком рискованным. Я велел Раймо погрузить бухгалтерию и папки с квитанциями в машину и привезти в Лулео, и найти нас в гостинице «САС», в центре города. Объяснил ему, где находятся бумаги. Раймо прикинул, сколько времени потребуется, чтобы погрузить все в машину и доехать, и сказал, что не решится отправиться за бумагами, пока не стемнеет. Я спросил, не помнит ли он, какое время года сейчас в Финляндии, ведь теперь, в мае-то, пожалуй, и ночью не стемнеет. Раймо пообещал сразу же взять пикап на фабрике, но забеспокоился, что домашних удивит его внезапный отъезд. Я спросил, зачем ему надо идти докладываться домашним. Он был уверен, что жена все-таки спросит, куда это он собрался. Я позволил ему рассказать все жене, которая, как я знал, умела помалкивать, да и своих забот у нее было достаточно. Раймо спросил, нужны ли мне деньги. Он явно имел в виду свой долг за фабрику. Я ответил ему, пусть уж не боится, что я вдруг явлюсь и отберу у него предприятие назад.
Раймо пообещал быть в Лулео в первой половине дня. Я минутку посидел в гостиничном номере, затем спустился в ресторан, где ждали Тапани и Якобсон. Сообщил им, что курьер отправился за бумагами и они будут тут завтра, если в Торнио их не захватит таможня. Такую возможность парни считали маловероятной: таможню в Торнио вряд ли заинтересуют какие-то бумаги. За едой Якобсон сказал, что с раннего утра поедет на строительство, но до обеда вернется обратно. Если бумаги к тому времени прибудут, мы сможем поехать на строительство и уничтожить их там. Посидев с нами недолго, он сказал, что идет спать. Мы с Тапани остались в ресторане и сидели до тех пор, пока не перестали подавать выпивку, до полуночи.
Раймо приехал утром. Оп сказал, что в Торнио даже не остановился; выезжая из дому, он бросил в пикап
