Читаем без скачивания Избранные труды. Том IV - Олимпиад Соломонович Иоффе

В поддержании растущей силы советского режима не менее важную роль, чем патернализм, играла покорность. В течение более семи десятилетий своего существования этот режим каждые 5–6 лет проводил различные крупные реформы. Иногда эти реформы были очень убыточными для народа, как, например, денежная реформа 1947 г., в десять раз обесценившая сбережения граждан, отсрочка на двадцать лет выплат по государственным облигациям, значительное повышение цен на мясо, масло и другие предметы первой необходимости в начале 1960-х и т. д. Но все эти вредоносные нововведения не вызывали какого-либо протеста, за исключением упоминавшихся ранее событий в Новочеркасске или других несогласованных и менее известных актов народного сопротивления. Чтобы понять ту степень, в которой покорность всегда казалась естественной для русского народа и советских вождей, следует вспомнить хорошо известный тост, провозглашенный Сталиным за русских в конце Второй мировой войны. Он назвал этот народ великим только потому, что во время сокрушительного поражения, нанесенного Советскому Союзу Германией в первые два года войны, русские оказались терпеливыми и покорными, воздержавшись от требования отставки своего правительства в противоположность любому другому народу мира, который при подобных обстоятельствах, несомненно, настаивал бы на таком требовании. Попытайтесь задуматься о причине, побудившей Сталина столь высоко оценить русский народ. Требование об отставке правительства он считал обоснованным и, следовательно, допускал его заявление любым народом, кроме русских. Тем не менее, поскольку русские не выразили такого требования, они будто бы продемонстрировали свое величие по сравнению со всяким другим народом. Надо было быть столь лицемерным, как Сталин, чтобы подменить прирожденную покорность мнимым величием с целью благосклонно выделить русский народ среди всего человечества.

На самом деле, в период военной катастрофы 1941–1942 гг. требовать отставки правительства было бы очень опасно. И тот факт, что такое требование не было сформулировано, объясняется не только покорностью, но и русской склонностью к стабильности. К примеру, в Англии Черчилль сменил Чемберлена на посту премьер-министра как раз в начале войны. Но в демократической стране эта замена была столь же естественной, как при тоталитарном режиме воздержание от подобного шага и сохранение стабильности. На редкость поразительный пример русской склонности к стабильности связан с косыгинской хозяйственной реформой 1965 г. Ранее почти все действия директоров предприятий были предопределены планами, так что для их собственной инициативы не оставалось никакого места. Косыгинская реформа решительно изменила ситуацию: если не считать некоторых весьма общих показателей, установленных планами, директора сами должны были принимать разнообразные хозяйственные решения. Это оказалось настолько сложным, что правительство решило организовать для них несколько недель курсов по правовым и экономическим проблемам, порожденным реформой. Однако единственным вопросом, постоянно интересовавшим аудиторию, был вопрос о том, как работать по-старому после принятых нововведений. Таким образом, сами директора, чьи права были расширены, выразили готовность отказаться от усиления своей позиции, только бы избежать подрыва привычной стабильности.

Склонность к стабильности напрямую связана с русской беззаботностью. Никакая реформа – независимо от ее предполагаемых положительных или отрицательных результатов – не может быть проведена без серьезных трудностей для руководителей и народа. Легко провозгласить необходимость ослабления централизованного планирования или его усиления. Но чтобы осуществить то или другое, требуется создать бесчисленные организационные предпосылки, а затем распространить новые формы хозяйственной деятельности. Это требует времени, напряжения и определенных лишений, прежде чем станет возможным достижение какого-нибудь полезного результата. Поэтому все реформы в России происходят лишь в последний момент, накануне крушения, когда больше нет времени ждать. Полагаясь на пресловутый «авось», русские обычно думают:

•не стоит спешить;

•быть может, ситуация не столь неотложная, как кажется;

•лучше надеяться, чем что-то менять.

В результате драгоценное время упущено, и экономическое, политическое или иное бедствие, которое можно было бы предотвратить, достигает такого уровня, что возможные предупредительные меры оказываются бессильными.

Что касается еще одной характерной черты русских – неприхотливости, то она настолько широко известна, что едва ли нуждается в иллюстрациях. Достаточно было посетить в СССР любой магазин и сравнить его ассортимент с ассортиментом магазина в любой западной стране, и в результате такого посещения возникал только один вопрос: как могут люди жить в этих условиях? «Железный занавес» закрыл СССР как раз вследствие того негативного впечатления, которое страна оставляла у любого посещавшего ее иностранца. И в то же время этот занавес поддерживал русскую неприхотливость. Народ, живущий изолированно от всего мира, можно было убедить, что это нормально, что жизнь и не может быть лучше, что в западных странах трудящиеся страдают от голода, безработицы, преступности и бездомности вследствие стремления буржуазии нажиться на их эксплуатации. Однако когда в 1945 г. Сталин призвал Советскую армию убить германского «медведя в его собственной берлоге», множество советских солдат, впервые оказавшихся за границей, неоднократно восклицали: «В такой берлоге можно жить!» Но каким бы ни было первое впечатление от русского вторжения в некоторые западные страны, после окончания войны Советы снова опустили «железный занавес», и прежняя изоляция была восстановлена, несмотря на то, что многочисленные подразделения Советской армии оставались за границей: они подчинялись фактически тем же самым порядкам, что господствовали и на их родине. Следовательно, негативный для русской неприхотливости фактор исчез, и она сама по себе приняла прежнюю форму. Благодаря этому россияне переносили все послевоенные тяготы, создавая новое экономическое могущество страны и будучи в значительной мере лишены предметов первой необходимости.

Итак, несмотря на то, что советский период имел многочисленные особенности по сравнению с периодом досоветским, эти особенности не устраняют их общности, поскольку в обоих случаях Россия развивалась на почве одних и тех же характерных черт, неотделимых от русского народа. Следовательно, утверждение большевиков, что они разрушили одно и создали другое общество, не соответствует действительности. Досоветская Россия и Советская Россия есть две стадии развития одного и того же народа и его общества.

Глава третья

Постсоветская Россия

Вводные замечания

Постсоветский период начался в 1985 г., после того как Горбачев, сменив умершего Черненко, стал Генеральным секретарем ЦК КПСС. Сначала его политический курс был неясен. Первым его шагом была борьба против алкоголизма, которая не могла быть популярной в народе, привыкшем пить водку каждый выходной день, а нередко и во время рабочей недели. Недовольство привело к тому, что население прозвало Горбачева «минеральный секретарь», (сторонник употребления минеральной воды). Еще менее популярным был второй его шаг, направленный на борьбу с извлечением так называемых нетрудовых доходов, т. е. с заработком средств запрещенными законом способами (например, путем выполнения частных заказов других граждан). Но очень скоро этот суровый курс стал весьма либеральным. Горбачев разрешил индивидуальную трудовую деятельность почти во всех сферах обслуживания, начиная с ремонта автомобилей и заканчивая созданием частных гостиниц, семейных ресторанов и т. д. По сути, эти меры оказали негативное влияние на экономическую монополию государства, давая, соответственно, свободу индивидуальной инициативе и таким образом делая граждан относительно независимыми от государства. Становилось ясно, что рано или поздно подобный курс в экономической сфере должен будет коснуться и советской политики. Политические перемены ожидались повсеместно, и, наконец, они произошли.

Новый лидер начал предпринимать некоторые меры по демократизации: гласность, перестройку общественной системы, ускорение социального развития и т. д. Сначала его нововведения представлялись как меры по улучшению существующей системы. Но такое положение не могло сохраняться долго. В конце концов оно переросло в попытки изменить многочисленные господствовавшие прежде условия и заменить их социальными явлениями более гуманистического характера.

Тем не менее, как бы ни были значительны политические, экономические и правовые реформы Горбачева, он проявлял себя как приверженец советской системы почти до конца своей политической карьеры, т. е. до августа 1991 г., когда потерпела неудачу попытка сторонников жесткого политического курса осуществить государственный переворот. Лишь после этого события Горбачев ушел с поста Генерального секретаря ЦК Коммунистической партии СССР, которая, как незаконная организация была распущена, хотя позднее и восстановлена, после ее новой регистрации в соответствии с общей для всех признанных в стране политических партий процедурой. Им овладела также идея многопартийной системы с отменой конституционной нормы, провозглашавшей КПСС руководящей и направляющей силой советского общества. После долгих колебаний он, наконец, принял идею создания частной