Читаем без скачивания Фаюм - Евгений Николаевич Кремчуков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Там-то они с бабушкой моей и сошлись. Молодая, младше деда на пять лет, вдовая, бездетная, Васса Гермогеновна приходила поначалу в библиотеку на публичные чтения книг, которые дед проводил по вечерам трижды в неделю, потом вдруг попросила обучить ее саму грамоте, а однажды взяла да попросту осталась у него. Были они оба, мои дед да баба, из того немногочисленного человечества, которое предпочитает газетам книги, а новостям – древности. Со временем Васса упросила мужа обустроить в избе-читальне отдельную «историческую комнатку» – своего рода музей легенд, старины и быта села Владимирского. Правда или нет, я уж не знаю, но, по бабушкиным рассказам, в послевоенные годы к ним в библиотеку даже приезжали раз-другой писатели из столицы – записывали дедовы сказки и ее истории о прошлом села и таинственного озера Светлояр. Собственно, прошлое-то и было всегда ее жизнью, о будущем она задумалась только единожды, уже глубокой старухой, в последние минуты собственного земного существования – когда вдруг резко стукнуло и охнуло ее изношенное сердце и она лежала одна в сумерках на старых половицах избы-читальни в предчувствии свидания с милым своим покойным Ваней. Почти все экспонаты ее «исторической комнатки» вскоре после смерти смотрительницы передали в районный краеведческий музей в Воскресенском, который открылся за пару лет до этого. Там, рассказывали мне, они и по сей день хранятся среди других экспонатов – в изумительной красоты деревянном особняке купца второй гильдии лесопромышленника Беляева, что стоит в глубине парка за вековыми липами над высоким обрывом речки Ветлуги. Я думаю, близость прошлого и близость чудесного – обе эти тайны достались мне в наследство от бабушки Вассы.
Отец мой, окончив сельскую школу, по настоянию родителей уехал учиться в Горький. Освоил в ГИСИ ремесло инженера-строителя, в молодые годы немало помотался по стране. Из Вязьмы, где он познакомился с Мамалидой и Мамалюдой и где родился я, мы с ним отправились в Магнитогорск, оттуда в Харьков, затем в Ленинград. Здесь, на невских берегах, отец встретил свою вторую жену, а у меня появился сводный брат. Новый брак отца оказался более счастливым и продолжался до самой его смерти. Смерти, к несчастью, очень ранней. Однажды утром, собираясь на службу в бюро, он наклонился было в прихожей за выпавшими из рук ключами – и сквозь мгновение ока провалился в вечную пустую темноту. Можно, пожалуй, представить себе, как в первую секунду Леонид Иванович Комарович успел еще подумать, что теперь, внезапно ослепнув и оглохнув, он оказался в том самом мире, в котором с рождения живет его сын. Но он ошибся, ошибся. Бывшие его пальцы крепко сжимали брелок, только вот у него самого пальцев уже не было. В его легких, кажется, оставалось немного воздуха, но воздуха для него больше не существовало.
Остался ли я после смерти отца сиротой? Конечно же, нет. Бабушка и дед еще долго сопровождали меня, отец успел познакомить мою мачеху со своими родителями, и они ее полюбили. Так что и в последующие годы мы не раз вместе навещали волшебное Владимирское. Наверное, для чужого глаза, для постороннего наблюдателя я выглядел бесконечно одиноким, и мой мир для него походил на голое поле без примет и дорог под низким серым небом. Или на беспросветную дремучую чащу. Таким чужой человек мог бы представить меня себе. Наверное, да, я был бесконечно одинок. И нет – я никогда не был одинок. Поначалу с малышом возились мамы, которые сформировали мои жесты, занимались со мной лепкой и первоосновами дактильной речи. Со временем они обучили этой науке отца. Тот – бабушку с дедом. А затем даже некоторые соседские ребята в деревне забегали к нам домой «поболтать» с блаженненьким – так, кажется мне сейчас, думали они – Петяном. Уже в Ленинграде я оказался в волшебных руках старого профессора Бай-Балаева – внучатого ученика самого Владимира Михайловича Кернига. Ныне известный, к сожалению, только специалистам-дефектологам, Керниг стоял у истоков медицинской работы со слепоглухими, у начал специальной педагогики в России, а Федор Евграфович Бай-Балаев развил, усовершенствовал и объединил системы многочисленных учеников и последователей Кернига. Он стал настоящим, я осмелюсь на такое определение, святым мирским чудотворцем. Многие десятки, если не сотни слепоглухонемых детишек-инвалидов с его помощью обрели подлинную личность. Открыли для себя осмысленную, полноценную, а не урезанную жизнь. В числе этих счастливцев оказался и я.
Достигнув совершеннолетия, я трудоустроился по направлению на предприятие Всероссийского общества слепых в Ленинграде. Днем мои руки собирали для родной страны клеммные блоки и наборные зажимы, а по вечерам, в домашних стенах, лепили для души из глины сувенирных солдатиков. Какие только пьесы для театров военных действий не разыгрывал я в воображении со своими батальонами! Какие только сказки не писал я в уме для моих ветеранов! Шли годы, сменилась эпоха, а я, пожалуй, так и не променял бы эту свою жизнь ни на какую иную.
Впрочем, на рубеже столетий мой сводный брат – его имени по понятным причинам я не хотел бы называть – стал весьма влиятельным человеком. Сохранив в неизменности чистую детскую любовь (о, я верю, что все-таки не «жалость»!..) ко мне, он настоял, чтобы я уволился с работы, купил для меня дом в области, нанял необходимый персонал и с тех пор полностью обеспечивает любые мои потребности – что, насколько я могу судить и надеюсь, не слишком его обременяет. Не так давно брат признался мне, что с первой встречи, с той минуты, как отчим однажды привел меня с собой, он мечтает о том, чтобы медицина рано или поздно сумела вернуть мне зрение и слух. Он был бы готов потратить на такую операцию любые деньги. Но пока и за любые деньги – это, оказывается, по-прежнему не в человеческой власти. «Мой милый, – ответил я тогда, коснувшись ладонью его щеки, – нельзя вернуть то, чего никогда не было. А твой подарок куда больше того, что недодала мне природа». Разумеется, я говорил не о доме – говорил о его любви. И конечно, брат знает, как искренне и глубоко я ему благодарен. Даже если этот новый образ моей жизни и не прибавил ей свободы, то уж совершенно точно раскрыл простор для воплощения самых головокружительных творческих замыслов.
Вот таков краткий обзор моей судьбы с ближайшими окрестностями.
Мной продиктовано по воспоминаниям –
Комарович.
4Микроавтобус, который привез их, был ослепительного или даже изумительного цвета. Какого именно? И какое это вообще имело значение? Для них, для приехавших в нем персонажей, – ну да, в сущности, почти никакого. Только еще одна крохотная, неприметная деталь, фрагмент их петербургского дня, который никто и не вспомнит, если спросить назавтра. Каждая, каждая минута состоит из тысяч подобных деталей – и все они пролетают насквозь, как нейтрино, ничего в нас не касаясь. Не оставляя следа. Это даже не воздух, от того хоть что-то остается. Нас окружает мир, которого мы, такие себе живые решёта, совсем и не видим. Ладно – замечаем лишь изредка. Просто потому, что привыкли к нему, впаялись, вписались – сами те же крохотные его детальки, частицы, микроэлементы. Петр Леонидович всмотрелся глубже в свое воображение. Вот, например, Илья Орлов, новый участник и любопытный персонаж – он стоит в назначенном месте и времени, ожидая транспорт, который заказала для гостей Ариша. Сейчас из-за угла появится