Читаем без скачивания Фаюм - Евгений Николаевич Кремчуков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Во вторник после второй смены Динка спросила ее: «Пойдем, может, на чердак еще заглянем, помнишь?» – «Да что там делать? – Маруся мотнула тугими косичками. – Скучное. Давай лучше завтра пораньше на Таборку сходим». – «Ладно, как знаешь. – Дина пожала плечами. – Я домой тогда, что ли. Простившись с подружкой и для верности поплутав чужими дворами, Маруся вернулась к таинственному старому дому и не раздумывая поднялась наверх.
Она и сама не знала, что же ей хотелось там увидеть: чтобы что-то было или чтобы не было ничего. Но когда она взглянула на поле, то обнаружила, что ее кошка так и не сумела преодолеть зачарованную стену. Она осталась на своем месте и, кажется, совершенно не понимала, что ей дальше делать.
Первую партию Маруся проиграла. Проиграла и вторую. Неизвестный противник бился агрессивно, широко и уверенно, ставил ей ловушки, загонял в ситуации, где каждое ее действие через пару ходов оборачивалось провалом, а сам быстро наращивал силы и безошибочно маневрировал своими колдовскими существами. Он сбивал мгновенными заклятиями ее чары, снова и снова водил ее за нос. Пытаясь осторожничать, Маруся получала один за другим громящие и неотразимые удары, как если бы беспощадный великаний молот вбивал ее жалкое сопротивление в землю по самую маковку. А все ее собственные самоуверенные или самоубийственные контратаки бессильно разбивались о стены верной защиты, накатывали волнами и волнами же откатывались назад, оставляя безвозвратные потери на крышке пожарного ящика с песком. Кто-то играет, а кто-то умирает, думала она, отчаянно и настырно стремясь дотянуться до невидимого врага. Иногда от безнадеги ей даже хотелось сжульничать, переложив дома карты в белой колоде так, чтобы их последовательность дала ей ну хоть какое-то преимущество. Однако всякий раз что-нибудь да останавливало ее руку – как будто, чуяла она, не произнесенный, но неотменный уговор действовал в этом волшебном мире.
В первый раз чародейка смахнула все свои карты с поля хмурым ноябрьским полуднем, а затем побрела в школу, вытаптывая в свежевыпавшем снегу цепочку разочарованных следов. А назавтра, упрямица, вернувшись с заново перемешанной колодой в тайную поднебесную пещеру, она увидела, что напротив уже лежит карта островной земли. Настало время для следующей битвы.
Как же ей хотелось обнаружить того, кто раскладывал карты с другой стороны доски! Увидеть лицо, посмотреть, сколько тот думает над следующим ходом, с улыбкой или же равнодушно снимает с доски попавшего в очередную его ловушку рыцаря. Маруся стала приходить, нарочно меняя время, то совсем поздно, насколько позволял домашний распорядок дня, специально засиживаясь до глухого вечера в библиотеке после второй смены и потом сломя голову бесстрашно мчась по темным зимним улицам в тайное место заочных баталий; в новогодние же каникулы, на которые пришлась развязка второй партии, наоборот, сказавшись, бывало, что на каток, и закинув на плечо старенькие коньки, прибегала как можно раньше, сразу после завтрака. Однако никакие ее уловки не срабатывали, ни разу не замечала она на чердаке ни малейшего следа постороннего присутствия. С поздней осени, когда стало рано темнеть, ей пришлось носить с собой портативный динамо-фонарик. Маленький круг жужжащего света ненадолго выхватывал из темноты то доску, то балку, но никогда не касался ничего подозрительного.
Лишь однажды под начало зимы в дальнем углу появился штабель досок, кем-то аккуратно сложенных, да рядышком древний обогреватель-рефлектор, который хозяева, должно быть, заменили на новый, но не пожелали или пожалели прежний выбрасывать. Кроме этого случая ничего не менялось, ничто не исчезало и не появлялось на чердаке ее третьего дома. Всегда висел на своем месте заветный ключ на шнурке, гостеприимно открывалась от легкого толчка низкая дверь, нагретый центральным отоплением воздух по-родственному принимал девочку к себе. Иногда ненадолго садились на карниз с той стороны слухового окошка голуби, ворковали о чем-то по-птичьи, постукивая коготками по железу, и срывались обратно в свою голубиную жизнь.
10Данилыч лежал на спине, подтянув ноги, и отрешенно смотрел на купейную дверь. Поэтому, когда она открылась, он еще мгновение отрешенно смотрел на стоящего в проеме Илью.
– Не помешаю? – спросил тот.
– Давай, давай, давай!.. – Встряхнувшись, Данилыч быстро вскинулся и сел, как если бы перед ним материализовался дребезжащий будильник.
– Будешь? – спросил он друга.
– Буду, – так же коротко ответил Илья, устраиваясь напротив. – Не спеши, сейчас проводница кофе принесет.
– Не вопрос. Тогда переждем, а то кто их знает, как у них тут насчет со своим. У нас же, брат, все по-пролетарски – водка. Меня Мира, конечно, пыталась одно время на красное вино переучить… но это для опера дохлый номер. В итоге получилось ровно наоборот – что я ее, невинную, искусил.
– Да, так что там с твоей Мирой? – заинтересованно спросил Илья. – Ты в эзотерику ударился, Данилыч? Или в мистику? Вообще-то я это дело не очень одобряю, оно обычно добром не кончается. Для головы, по крайней мере, а то для чего и похуже.
– Илюха, Илюха! Ты мне тут нерв не разгоняй. Я, конечно, слегка датый уже, но могу сказать тебе абсолютно ответственно и на опыте. Вся мистика – это просто кульбиты твоего собственного мозга, больше ничего. – Он нарисовал пальцем в воздухе какую-то загогулину, которая, видимо, должна была изображать фундаментальную уверенность. – Больше ни-че-го.
– Да? Ладно. Тогда выкладывай все по порядку про эти кульбиты.
По порядку Данилычу давалось, однако, не очень. Он то забегал далеко вперед, то откатывался, заново возвращаясь мыслью к началам своей последней лав стори, то забредал по тропинке мелких деталей в сторону, в какие-то совсем непролазные дебри тенистой березовой рощи за столетним домом его будущей невесты. Проводница принесла два крепких кофе, после чего они закрылись и Данилыч аккуратно извлек из-под полки початую бутылку и пластиковые стаканчики. Запивали яблочным соком. Рассказ побежал по жилам еще живее. Первый вечер, когда он привел ее из вондера к себе. Электрический чайник и телик на кухне, поразившие ее воображение. Первая уличная прогулка в воскресенье, экскурсия по новому миру. Ее и сестер каменные портреты в Банковском переулке. Как она тогда, кокетничая, что твоя гимназистка, говорила, будто вообще не очень-то и похоже. Хотя Люба, пожалуй, да, а вот Надя… Метро, в которое Мира с первого взгляда влюбилась и от неземного величия которого была в совершенном восторге. Первый поздний рассвет, когда они проснулись рядом.
– В общем, теперь она живет со мной. Как домовичка, типа того. И тебе голосовая помощница, и спутница жизни. Иногда, правда, помешница, проказница та еще. – Данилыч хмыкнул. – Вечером встречает, утром провожает. Готовим вместе, вместе гуляем, магазины, пробежка, все дела. Все дела, кроме службы. Тут я сразу строго ей сказал. На это дело табу. Анимешные подростки таких, как Мира, называют «вайфу». Ну примерно да… там на стыке. Тульпа, созданная для любви. Я бы разве что сказал – по любви. И мне по-нашему, кстати, больше нравится – жёночка.
Илья слушал и чувствовал, как хорошо хмелеет – и от водки, и от этого рассказа. Свет мягко обволакивал его. История Данилыча уже казалась ему головокружительной, а не реханутой. С каких пор они так задушевно не сидели, а зря. Вспомнилось, как давным-давно, еще в самом начале их уличной карьеры, новый приятель объяснял ему – шутейно или нет – свои резоны в аниматорстве. «Я, – рассуждал тогда Данилыч, – что-то последнее время чувствую, как она за мной прямо увивается, примеряется, на каждой улице следит. Госпожа С. Обернешься – нет никого. А чудится, будто эта самая никто все пристроиться норовит: ближе, ближе, чтобы потом ловко так, в секунду – хвать! Но я ведь, братиш, как заяц, интерес ее почуял. И вот теперь она приглядится – а это же не я, а это, к примеру, Меншиков Александр или вообще неизвестный какой-нибудь, в реестр пока не внесенный. Ну и отворачивается, уходит…»
– А что с Марусей-то, нашлась? – спросил сегодняшний Данилыч. – Как она? Сто лет ее не видел.
«Да нашлась, конечно, все в порядке, –
