Читаем без скачивания Фаюм - Евгений Николаевич Кремчуков

очки и взяв свою строгую учительскую ручку, разбирал разные детские почерки в одинаково разлинованных тетрадках. А сверху была только кровля и за нею – вечернее небо. Между небом и миром людей две девочки пробирались каждая в свою сторону, переступая через какие-то трубы, доски, чуть пригибаясь под балками. На границе слуха потрескивало кровельное железо, только его и собственное дыхание слышала Маруся. Она присела у окошка и выглянула на улицу – отсюда, с высоты дома, она никогда ее прежде не видела. Внизу шли прохожие, проехал черный автомобиль, навстречу ему другой появился из-за поворота, в скверике за дорогой во что-то играли и носились дети, справа по краешку взгляда подпирали небо трубы над корпусами электромеханического завода, и надо всем этим плыли прекрасные, пламенеющие, дымные закатные облака. Так же, наверное, и правитель по вечерам смотрит на всю нашу огромную страну из своего высокого кремлевского окошка, подумалось.

Неподалеку стоял небольшой красный ящик с песком. Маруся положила на него рюкзак и поставила ногу – поправить ослабший шнурок на ботинке. Спохватилась, куда же она ключ с замком дела, забрала ли? И вдруг увидела сверху, что за ящиком что-то лежит, выглядывает из мрака одним уголком. Присев, она протянула за ящик руку и нащупала у стены жестяную коробочку, которая… «Там закрыто, замок еще один, больше и нет ничего. – Вернувшаяся Дина пожала плечами: – А у тебя что?» – «И тут ничего, – отдернув руку и оборачиваясь, сказала Маруся. – В окошко зато глянь! И правда, как из верховного штаба вид». И пока подруга, наклонившись, рассматривала сверху улицу, она кончиками пальцев слегка подоткнула жестянку дальше за ящик. «Слушай, а ключ у тебя? – спросила Дина, выпрямляясь. – Закрыть же назад надо будет».

Назавтра уроки опять стояли во вторую смену, но Маруся вышла из дома пораньше, сказав, что хочет зайти в библиотеку. Субботним днем в «венском» дворе было пустынно и солнечно. Маруся помялась около колонны, поднялась на крыльцо, повертела головой, зачем-то засунула руки в карманы куртки, ничего интересного там не нашла и достала руки обратно. Еще раз посмотрела по сторонам, не видит ли ее кто, и зашла в парадное. Только бы теперь не столкнуться. Быстро, решительно, но стараясь не шуметь, она поднялась на первую площадку, на вторую и дальше – ну вот. Ключ висел на том же самом крючке. Маруся осторожно открыла замок, задержала дыхание, медленно потянула язычок. Сегодня тот, будто признав в девочке вчерашнюю знакомую, даже не скрипнул. В ярком солнечном свете чердак выглядел иначе, куда меньше себя и проще.

Маруся положила ключ в карман куртки, притворила за собой дверь и пошла к дальнему окошку. Взглянула оттуда на удививший ее вчера город, потом отвернулась и села на пол, прислонившись спиной к низкому окну. За ней кисти света рисовали на пыльном стекле колдовские узоры. Перед ней пылинки кружились в бесконечном и солнечном своем танце.

Она долго сидела так, не решаясь и ровно дыша. Прикрыла на минуту глаза, представив, а что, если все вокруг нее сейчас исчезло: частички мира в световом луче, улица за пыльным стеклом слухового окна, на котором играют солнечные блики, люди на улице, шумные автомобили, деревья, весь этот город, и высокое небо, и дом под высоким небом со всеми населяющими его людьми, их неизвестными историями и долгим временем, и этот таинственный чердак – потаенный ее дворец, и она сама, спящая внутри вековым сном. Что же тогда останется – здесь, там, за этим исчезновением?.. Потом она поднялась, просунула руку между ящиком и стеной – жестяная коробка была на месте. Маруся вытащила эту странную коробочку с крохотным крючком-защелкой сбоку. Что-то болталось внутри, когда она вертела ее, разглядывая. Отодвинув кончиками пальцев защелку, она осторожно приподняла крышку – внутри лежали фотоснимок и две колоды карт, одна была перетянута белой резинкой, другая – синей.

С черно-белого снимка, улыбаясь, смотрела куда-то ей за спину молодая и очень красивая женщина в старомодной шляпке, похожая на киноактрису. Ни подписи, ничего больше на карточке не было, один уголок ее чуть загнулся. Маруся аккуратно расправила уголок, посмотрела еще и положила неизвестную красавицу рядом с собой на крышку ящика. Потом достала обе колоды, покрутила их в руках, убрала одну обратно. Аккуратно сняла белую резинку и разложила плотные картонки – их было много, несколько десятков – перед собой. Это оказались не привычные игральные карты – нет, это была колода для другой, особенной, незнакомой ей игры. На каждой карточке сверху помещалась волшебная картинка, под ней текст на английском и какие-то непонятные мелкие значки на полях. Из надписей Маруся с грехом пополам разобрала, что в этой колоде есть существа, заклятия, земли и священные предметы. Заглянув еще раз в коробку, она обнаружила внутри брошюрку с правилами игры. Вот так находка! И что же ей теперь – во всем этом разбираться?.. Она взглянула на часы, казавшиеся слишком большими на тонком запястье – до первого урока еще оставалось время – и принялась за чтение. С каждой минутой девочка невидимо росла внутри, меняя облик и разум, превращаясь в мироходца, в странницу между мирами. Колода карт стала отныне ее королевством – со своими ресурсами, с армией, с доступной ей библиотекой магических книг. Да, все было в ее руках, все оказались на месте. Солдаты и рыцари, волшебные звери и птицы, капелланы и ангелы – никто не уклонился от сражения. В который уже раз на своем веку они, защитники порядка, стояли в едином строю, напряженно вглядываясь в туман перед собой, туда, где через несколько, может, шагов им предстояло столкнуться с неведомым и коварным врагом. Еще не качнулись весы судьбы, никто пока не знал, суждено ли ему быть вскорости снятым хищным движением с доски и брошенным в братскую могилу – или же предстоит ему встретить с товарищами торжественную минуту победы. Чародейка разыграла первую землю равнин, взяла карту белой кошки из святилища и положила рядом с землей на крышку ящика. Кажется, так.

Пора было идти. Дину, что ли, в другой раз позвать сыграть, подумала она. Взглянула еще раз на фотокарточку и убрала ее, брошюру и белую колоду карт в рюкзачок между тетрадками.

7

Первым шагом, Данилыч знал, было сотворение мира. Да, конечно, все эксперты и авторы гайдов сходились в том, что вондер – так назывался воображаемый мир, в котором потом будет жить тульпа, – вовсе не обязательное условие для ее создания. Это считалось как бы нулевым, подготовительным этапом при форсинге, который запросто можно было пропустить. Но он не собирался ничего пропускать, ему и самому хотелось для будущей спутницы ее собственного, пусть даже вымышленного, уголка в мироздании. Все-таки надо, чтобы был свой дом, чего уж тут говорить. Надо, чтобы родина была.

Он вспомнил заброшку, старый двухэтажный домик на окраине далекого городка, где пацанами частенько искали они с друзьями приключений на лихие коротко остриженные головы. Лет за сто было уже тому жилищу, когда его по аварийке расселили и подготовили к сносу. Но затем что-то застопорилось в строительных планах, технику так и не пригнали. Домишко остался стоять в Сашином детстве – под дождями, снегами, ветрами, – обраставший звездными ночами и солнечным светом. Там кантовались бомжи и плодились насекомые, на чердаке селились птицы, в подвале – бродячее зверье. Год за годом осыпались кладка и стекла. И вот теперь Данилыч бережно отматывал все это во времени назад. Ежевечерне, вернувшись со службы, медленно спускался вниз по воображаемой лестнице. Включал вокруг освещение и до поздней ночи, засучив мысленные рукава, подолгу разбирал накопившийся мусор и хлам, чинил прохудившуюся крышу и кирпичную кладку, обновлял окна, перестилал полы, снимал проводку и менял сантехнику, красил стены, потолок, оконные рамы и дверные косяки. Он, конечно, почти ничего из этого не умел, наяву он оставался все тем же самым опером угро, но раскрученное воображение уверенно направляло его руки. Он ловко развешивал новые двери, хорошенько смазав петли, чтоб не скрипели к беде или к убытку. Затем высаживал вокруг дома кусты желтой акации и шиповника. Примечал краем глаза, как понемногу появляется в доме мебель, за ней посуда и личные вещи, как свежеет воздух, как светлеют стены в парадке. Любая спешка ему претила. Но работа спорилась, на столетие с хвостиком ушло около