Читаем без скачивания Живой Журнал. Публикации 2001-2006 - Владимир Сергеевич Березин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Это — советский писатель, такой же национальный для советского — не русского, а именно советского народа, каким был Бабель для еврейского.
Не выразитель национальной идеи, а щёлочка между косяком и дверью, дырочка в стене, потайное отверстие, через которое можно подсматривать за национальной культурой.
Извините, если кого обидел.
22 марта 2004
История про конференцию
Шелестело, шуршало, стучала указка.
— …А низкотитанисты-то — магнетиты, а не базальты!
— Эх, — сказала баба с флюсом.
Потом сказали:
— …Каждое пересечение веществом минеральных фаций будет маркировано…
Тут уж баба с флюсом ничего бы не сказала.
Впрочем, она вышла и произнесла:
— …Тут я показала свою работу Татьяне Яковлевне, которая занимается совсем другими вещами, и она ей очень понравилась… У нас с ней даже получились похожие результаты…А экспедиция, которая искала совсем не то — не то ртуть, не то нефть, нашла совершенно не это, так что нам ещё очень повезло…
Замечательная докладчица.
— Это какой-то астенолит за счёт его утопления…
— с некоторым недоумением уставилась она в свой же график. Это изображение на плакате докладчицы напоминало разбитое стекло автомашины.
— А эти пять килобар, термоупругих, их, что, нужно прибавлять?
— спросили с места. И снова забормотало, зашелестело, упала ручка.
Извините, если кого обидел.
23 марта 2004
История про крокодилов
Я прочитал последний роман Мелихова, и даже написал то, что я о нём думаю. (Это напечатано в газете "Книжное обозрение", но, правда обрезано вдвое, по самые помидоры — оттого я вывешу это здесь)
See you later alligator,
After 'while, crocodile.
See you later alligator,
After 'while, crocodile.
Лет двадцать назад русские писатели обнаружили, что можно писать о плохой жизни. То есть не о дурноте загнивающего капитализма, не о военном ужасе и отдельных мирных недостатках, а именно о страшном тумане обыденной жизни. Начинание подхватили сотни литераторов и вскоре родилось звериное слово «чернуха» — мохнатое и пугающее. Будто Билл Хейли отпугивает кого-то, не то девку, не то судьбу, а она в окно, только выставь её в дверь — see you later alligator.
Сама по себе «чернуха» не была, конечно, открытием восьмидесятых — пресловутые «свинцовые мерзости жизни» описывались лучшими писателями русской литературы давным-давно. Сейчас уже забыта полная форма этой цитаты из «Детства» Горького:
«Вспоминая эти свинцовые мерзости дикой русской жизни, я минутами спрашиваю себя: да стоит ли говорить об этом? И, с обновлённой уверенностью, отвечаю себе — стоит; ибо это — живучая, подлая правда, она не издохла и по сей день. Это та правда, которую необходимо знать до корня, чтобы с корнем же и выдрать её из памяти, из души человека, из всей жизни нашей, тяжкой и позорной.
И есть другая, более положительная причина, понуждающая меня рисовать эти мерзости. Хотя они и противны, хотя и давят нас, до смерти расплющивая множество прекрасных душ, — русский человек всё-таки настолько ещё здоров и молод душою, что преодолевает и преодолеет их.
Не только тем изумительна жизнь наша, что в ней так плодовит и жирен пласт всякой скотской дряни, но тем, что сквозь этот пласт все-таки победно прорастает яркое, здоровое и творческое, растёт доброе — человеческое, возбуждая несокрушимую надежду на возрождение нашей к жизни светлой, человеческой».
В центре мелиховского романа — маленький человек, норовящий спрятаться в скорлупу, как какой-то садовый червячок. И придумывает он-то он на своей невеликой службе из года в год разные замки и электрозасовы — чтобы отгородиться, спрятаться от мира, защёлкнуть вход.
Чтобы не пролез к нему хищник. А хищник для героя Мелихова — это аллигатор inside, и наружный крокодил судьбы, страшный многозубый зверь, что харчит почём зря травоядных и прочих безобидных зверьков. Такой вот экзистенциализм, намёки на который разбросаны в тексте.
Отсыл к давно вышедшей из моды европейской штучке во многом и объясняет традицию, в которой написан роман. Это — настоящий чернушный роман на очень высоком уровне. Это не пугалка для советского обывателя, не ода подъездам, что залиты мочой и забросаны окурками, не сказание о Макаре Девушкине, умученном бедностью, здесь плохо всё, и, вместе с тем, сначала внешне не плохо ничего.
Но задолго до начала заявленной в названии наркотической чумы, ясно — не жить маленькому человечку-зверьку в его норке. Придёт судьба-крокодил, подденет его когтем — и пиши «пропало». «Чума» — образцовая чернуха, потому что в текст проваливаешься как в омут. Потому что действие романа на читателя почти химическое — потому как наиболее беззащитным становиться маленький человек, если жизнь жрёт его детей. И потому ещё, что всякий отец, что пуськал и мумукал своего сына, примеряет такую судьбу на себя — с разной степенью тревоги и надежды. Сгинь-сгинь, крокодил — с нашим-то не случиться.
Где точка ветвления, до которой всё можно было бы исправить, неизвестно. Выхода нет, кому петля, кому подоконник.
Это, кстати, не про наркотики текст. Это про то, как жизнь жрёт травоядных, чавкает ими, как разбредаются надкушенные. Отчего-то эту книгу сейчас подают как роман об ужасе наркомании.
Наркотики, однако, там появляются если не под конец, то в последней трети повествования.
Сын превращается в животное, нет, если точнее — в крокодила. И челюсти смыкаются на горле.
Извините, если кого обидел.
24 марта 2004
История про будни и праздники
Праздников у нас много. Праздники более заметны, сунь нос в календарь — то праведник, то мученик, а их у нас всегда хватало. Каждый день к чему-то приверчен, с чем-то сплетён.
Круговорот года, который катится как масляный блин — от зимы, через круглое летнее солнце, к круглым налитым бокам яблочной поры и урожайной округлости.
За кругом года следует круг жизни — крик роженицы, детский крик, свадебное причитание, вопли на похоронах.
Третий круг — «Работы и заботы» — это возделывание земного шара, выращивание на нём колосистой еды и прочих луковиц, кормление скота, выуживание большой рыбины из текучих вод, рукоделие и круглое колесо домашнего ткачества. В некоей энциклопедии, что я разглядывал прилежно, одной оглавление чего стоит: раздел «Престольный праздник». Подразделы в нём: «Драка» и «Пляска».
Среди двухсот двадцати постных дней есть простор и для праздников. В описи праздников среди известных и много почитаемых есть странные, упоминаемые мало
