Читаем без скачивания Живой Журнал. Публикации 2001-2006 - Владимир Сергеевич Березин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Извините, если кого обидел.
05 января 2005
История про Чуковского (II)
Надо сказать, что к Чуковскому я отношусь в общем-то очень хорошо. Возникает, правда, несколько вопросов. Первый из них — как и почему Чуковский стал детским писателем. Да он написал два стихотворения как бы для детей в двадцатые годы, а потом — книгу домашних стихотворений для своей дочери. Это очень печальная история — дочь девочкой умерла, стихи остались, и миллионы детей веселились их перечитывая.
Но это была вполне домашняя книга.
Наконец, он перевёл "Доктора Айболита" — вполне мифологический сюжет Хью Лофтинга. Авторизованные переводы англосаксонской литературы для детей вообще очень интересное явление — Волков с "Волшебником изумрудного города", Заходер со своим прожорливым медведем-поэтом, несколько особняком стоящий Алексей Толстой с человеком-поленом — всё это требует до сих пор хорошей обобщающей работы. Скажем, отчего не переблатыкали Мэри Поппинс, отчего ускользнула от авторизаторов Алиса… Тьфу, Алиса-то как раз не ускользнула.
Но, так или иначе история с превращением Чуковского в человека, отвечающего за детскую литературу мне не ясна.
Суровый Айболит прижёг старые занятия как пузырьки ветряной оспы. Он вылечил общественный образ Чуковского и от Некрасова, и от Уитмена. Мало кто помнит очень интересные критические статьи Чуковского — потому что всё это победили Бибигон, до зубов вооружённый комарик и чудовище с краном вместо носа.
Собственно, второй вопрос — это история с диссидентами, и то, что нынче называется борьбой за свободу слова.
Извините, если кого обидел.
05 января 2005
История про почтовых тараканов и Чуковского
А вот назрел вопрос: у кого-нибудь ещё сообщения о комментах в почту не приходят, или это я один такой несчастливец?
Что бы кто-нибудь не обиделся за отсутствие Чуковского, заявленного в названии, я помещу сюда цитату, полезную любителям фантастики: Корней Чуковский так пишет об одном своём разговоре с Сологубом: «Заговорили о романе Замятина «Мы». «Плохой роман. В таких романах всё должно быть обдумано. А у него: все питаются нефтью. Откуда же они берут нефть? Их называют отдельными буками латинской азбуки плюс цифра. Но сколько букв в латинской азбуке? Двадцать четыре. На каждую букву приходится 10000 человек. Значит, их всего 240000 человек. Куда же девались остальные? Всё это неясно и сбивчиво»».
Извините, если кого обидел.
06 января 2005
История про Чуковского (III)
Итак, второй вопрос — это история с диссидентами, и то, что нынче называется борьбой за свободу слова. за свободу слова.
В своём дневнике за 1967 год, от второго января, Корней Чуковский пишет о том, что Солженицын написал письмо Съезду писателей, с требованиями «полной свободы печати (отмена цензуры)… Письмо написано — с пафосом. Он протестует против того, что до сих пор не вышли отдельным изданием его рассказы, напечатанные в «Новом Мире».
Сейчас этот пассаж вызывает только улыбку.
Понятно, что после множества сделанных биографий и множества созданных кумирен, после времени, когда это было естественно, приходит другое время — время ревизии.
Эта ревизия никогда не проходит безболезненно — многие люди вполне искренне занимаются боксом по переписке. Только в ревизии нет ничего обидного — это просто проверка содержащегося на культурном складе, а ведь очень часто ревизию путают с другими словами — редукцией, например.
Это хорошо описано в известном романе: «Затем в альманахе «Башня» выступил Кончеев. Он начал с того, что привёл картину бегства во время нашествия или землетрясения, когда спасающиеся уносят с собой всё, что успевают схватить, причем непременно кто-нибудь тащит с собой большой, в раме, портрет давно забытого родственника. «Вот таким портретом (писал Кончеев) является для русской интеллигенции и образ Чернышевского, который был стихийно, но случайно унесен в эмиграцию, вместе с другими, более нужными вещами», — и этим Кончеев объяснял stupe'faction, вызванную появлением книги Федора Константиновича («Кто-то вдруг взял и отнял портрет»)». Сейчас таким портретом может быть что угодно — от странного зомби авторской песни до Иосифа Бродского. Кстати, именно о Бродском писали много нелицеприятного — эмигранты, иностранцы и даже сам Чуковский — в своём дневнике за 1966 год, от второго января, Корней Чуковский пишет: Был Иосиф Бродский. Производит впечатление очень самоуверенного и даже самодовольного человека, пишущего сумбурные, но не бездарные стихи. Меня за мои хлопоты о нём он не поблагодарил. Его любовь к английской поэзии напускная, ибо язык он знает еле-еле. Но человек он в общем приятный».
Куда там Саше Соколову, хором обруганному в Живом Журнале. Впрочем, я хочу не принять чью-то сторону, а хочу только понять механизм общественных настроений. Моё дело — метеорология, а не пафос спасателя.
Извините, если кого обидел.
06 января 2005
История про Чуковского (IV)
Надо сказать, что эта семья настоящий отпечаток русской истории. Понятно, что немногие советские литературно-культурные семьи были именно семьями. То есть, разветвлёнными сообществами — среди них я могу назвать только Михалковых, Толстых и Чуковских. Среди Чуковский было всё — и вневременной старец Корней, и вполне советский писатель Николай, и диссидент Лидия — и ещё два десятка интересных людей.
И те вопросы, которые ты задаёшь сам себе, перебирая биографии и тексты, позволяют понять многое — прежде всего в самом себе.
Случай Лидии Корнеевны — это тот случай, когда авторитет отца крепил авторитет дочери — и наоборот. История литературной деятельности Лидии Чуковской чрезвычайно интересна с точки зрения истории русского инакомыслия. А всё то, что называется неловким словом «диссидентство» — на самом деле оказывается чрезвычайно разнородной средой, с обилием фракций и междоусобных войн.
Как мне кажется, очень интересной, но совершенно забытой была история с перепиской Лидии Чуковской и Маргаритой Алигер. Почему она забыта — ясно: страна перестала быть литературоцентричной, в ней появилась публичная светская жизнь, вполне демократичная — то есть соответствующая потребностям демоса-наблюдателя.
Поэтому никто не помнит ни этой истории, ни большей части персонажей, в неё вовлечённых. А тогда для нас русская литература замещала и литературу и философию, а история литературы замещала собственно историю. Так вот Алигер напечатала в «Новом мире» несколько стихотворений, которые Чуковская трактует как призыв скрыть несправедливость и беззаконие сталинизма.
Причём Чуковская, говоря в общем-то правильные вещи о трагедии и сломанных человеческих судьбах вдруг начинает топать ногами, и орать
