Читаем без скачивания Из глубины экрана. Интерпретация кинотекстов - Вадим Юрьевич Михайлин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На протяжении всей картины Юлий Райзман будет играть компонентами мелодраматического жанра, заставляя зрителя заинтересованно следить за сюжетом героини, чтобы время от времени поддерживать необходимые эмпатийные мостики. А сквозь этот «розовый роман» о нежной, тонкой и цельной женщине, которая имела несчастье полюбить Титаническую Личность, будет настойчиво напоминать о себе сюжет о повзрослевшем Сергее Тутаринове[186], привыкшем повелевать природой и не обращать излишнего внимания на копошащихся под ногами кур и колхозников. Зритель получит возможность увидеть номенклатуру через опыт включенного наблюдения, — и только мелодрама спасет его от весьма неприятных выводов о том, что представляют собой советские элиты. Причем ключи к этой структуре фильма и к этим механизмам интерпретации даны уже в первой, общежитской сцене, но грамотно замаскированы, так что научиться использовать их можно только при повторном просмотре картины, уже зная, как будут развиваться конкретные сюжеты и персонажи.
Итак, вернемся к самому началу и попытаемся разобраться с этим старательно скрытым комментарием к еще непроявленному сюжету. Собственно, намек на то, что здешние сигналы имеет смысл воспринимать так же, как это делали зрители в аттическом театре V века, прозревая дополнительные кодировки едва ли не за каждым словом и жестом, оставлен Райзманом на самом видном месте. Герой и героиня обсуждают вероятность природного катаклизма, причем зритель, слыша за кадром близкие раскаты грома, уже отдает себе отчет в том, что дождь будет, будет довольно скоро, и, следовательно, никто никуда не уедет, а наметившийся любовный сюжет получит продолжение прямо здесь и сейчас. При этом из общей воцарившейся в комнате атмосферы следует, что ехать готовы если не все, то почти все: включая героиню. Дальше между двумя наметившимися протагонистами происходит следующий диалог, как бы о погоде, как бы совершенно ничего не значащий:
Сергей: Да, пожалуй, будет.
(Героиня коротко оборачивается к герою и тут же опускает взгляд. Его реплика подспудно означает желание остаться.)
Сергей: Как, по-вашему, Наташа? Будет дождь?
Наташа: Думаю, что нет.
(Взгляд ее тяжелеет. Продолжить знакомство ей явно хочется, но женщина у Райзмана просто обязана — по крайней мере, в начале сюжета — сорвать любую эротически мотивированную инициативу. Поэтому, вне зависимости от реального положения дел за окном, ей важно сказать этому мужчине слово «нет». Она его и произносит.)
Сергей (медленно, пристально глядя на Наташу): Нет?
(Внимательный зритель уже просто обязан понять, что речь идет не только о дожде. А если точнее, то совсем не о дожде.)
Наташа (так же медленно и членораздельно; пожав плечами): По-моему, нет.
Сергей (по-прежнему внимательно глядя на нее, усмехается. Ее «нет» он явно считал отнюдь не в метеорологической кодировке): Ну что ж. Нет, так нет.
(Резко разворачивается и решительно идет к двери, командным тоном отдав на ходу распоряжение):
Сергей: Лиля, Петя, поехали.
(Героиня мрачно опускает взгляд.)
В возникшей короткой интермедии все возвращаются к столу, непонятливая подружка Рая, упершись локтями в учебник по политэкономии, произносит подозрительную для советской девушки фразу: «Ой, тоска-то какая». После чего пытается спровоцировать героиню на разговор о Сергее, но та, не поднимая глаз, сосредоточенно листает учебник, и Рая неприязненно и даже с некоторым вызовом возвращается к вопросу о прибыли и о том, «что там сказал о ней Маркс». И тут раздается еще один раскат грома. Камера берет общий план, и видно, что за открытой балконной дверью стеной стоит дождь.
Наташа всем телом разворачивается к окну, вскидывает руки, и когда она оборачивается в кадр, камера наплывает на лицо совершенно счастливой женщины.
Прием Trugrede, или «неистинных речей»[187], которые произносятся не для того, чтобы описать наличную ситуацию, а чтобы послать сигнал, касающийся ситуации более широкой, имеет смысл распространить на всю экспозицию фильма, которая так старательно замаскирована под незатейливую последовательность жанровых сцен. Если зритель видит картину впервые, он просто не может знать, что пружинисто бегущая вверх по лестнице девушка, которая холодно здоровается с молодым человеком, перегруженным книгами и восхищенно оборачивающимся ей вслед, окажется впоследствии персонажем знаковым. На манер вполне романтический, она станет своеобразной «тенью» главной героини, как в зеркале показав ей (а заодно и зрителю), во что Наташа должна превратиться, чтобы стать настоящей «номенклатурной женой». А заодно поможет понять и по достоинству оценить те перемены, которые произошли с Сергеем, переведя их в нужную гендерную кодировку. Не зная всего этого, зритель попросту не обратит внимания на то, что девушка держит в руках, и не придаст значения этому сигналу, а между тем в руках у нее теннисная ракетка и пара мячиков. Эта студентка пединститута возвращается с корта: понятно, что учить политэкономию ей совершенно незачем, у нее и так все будет хорошо с восхождением по социальной лестнице. Десять лет спустя Леонид Гайдай снимет скрытую парафразу на райзмановскую «студенческую» экспозицию к «Уроку жизни», обыграв цитаты из нее в новелле «Наваждение» из «Операции „Ы“ и других приключений Шурика». И тамошняя девушка будет демонстративно — в рапиде — сбегать по лестнице вниз, к другому ботанику с книжками.
Но главный месседж, «зашитый» в эту вводную часть фильма, связан, как это ни парадоксально, с политэкономией. Заполошная Раечка, которая никак не может запомнить, что говорил Маркс о прибыли, не просто так заставляет Наташу три раза повторить формулировку из учебника, согласно которой «Маркс сказал, что прибыль капиталиста фактически является частью прибавочной стоимости, созданной трудом рабочих и безвозмездно присвоенной капиталистом». Зритель должен запомнить эту фразу еще до того, как в ней «поучаствует» протагонист. А участие это будет существенно значимым для понимания всей
