Читаем без скачивания Тёмная Лида. Повести и рассказы - Владимир Лидский

сказать: в августе их места заняли эсеры, меньшевики и дашнаки, – бои под Баку тем временем продолжались, и турки с азербайджанцами, разорвав фронт, совсем близко подошли к городу, – подняв на занятую высоту орудие, они стали обстреливать дали предместий, – тут красные отступили, а брошенные позиции заняли армянские национальные части; с этого дня комиссары трижды пытались ретироваться морем и трижды им препятствовали корабли Диктатуры, – третьим разом с бакинской пристани отчалили семнадцать судов, и Авессалом с Мешади сели на один из них, – первые сутки рейда прошли спокойно, однако вскоре начался шторм и корабли стали у острова Жилого – здесь настигли их суда Диктатуры и под угрозой орудий вынудили повернуть к Баку; а если бы не настигли? – фантазиям в этом случае нету воли: губернский комиссар Азизбеков лет пятнадцать-двадцать потянул бы ещё партийную лямку и вслед за людьми своего круга попал бы, вне всякого сомнения, под репрессивный каток, а Авессалом, думая вернуться в Лиду, уж как-нибудь слился бы в Европу или дальше, – в такие места, где можно ещё пострелять или, к примеру, покидать бомбы – для блага трудового народа… но 16 августа представители Диктатуры арестовали тридцать пять большевистских лидеров во главе со Степаном Шаумяном, – правда, кроме видных партийных функционеров, в число арестованных попали и случайные люди, которые хотя и работали с Бакинским Советом, но оставались, что называется, мелкой сошкой; все они оказались за тюремной стеной и были обвинены в бегстве без сдачи отчёта о расходовании народных средств, вывозе военного имущества и измене; Шаумян, Мешади и другие большевики оказались в камере первого этажа, а Авессалом и с десяток иных попали в уголовную камеру – на втором; у города между тем стояла озлобленная Исламская армия Нури-паши и кипящие огнём национальной ненависти формирования Азербайджанской Республики; сидя в тюрьме, Авессалом занимал себя разбором событий, вовсе не думая о будущем и о своей возможной погибели, – смерти он не боялся, но уже знал: жизнь на краю, и ему не хотелось пропасть без смысла, только военно-полевой суд, который ожидал арестованных, скорее всего, не оставил бы им шансов, потому что расстреливали в те годы впопыхах, походя, иной раз и вовсе не разбираясь, да тут случилось новое наступление турок, и Баку пал, – большевики оказались на воле, чему поспособствовал небезызвестный Анастас Микоян, избежавший в своё время ареста и похлопотавший за комиссаров; роль его в этой истории вообще темна, – о нём, впрочем, ещё будет сказ, а пока – большевики поспешили в порт, где стоял приготовленный друзьями «Севан», да пока они шли, пароход и отчалил, – братушки, пытаясь спастись, бросили командиров, и вот снова: а если бы не бросили? – пароход шёл в Астрахань, находившуюся под контролем красных, и там беглецы точно бы спаслись, но… судьба не оставила им выбора: в порту оставалось единственное судно – «Туркмен», и это был последний шанс; они погрузились, вышли в море, и тут на корабле явились какие-то мифические офицеры-британцы, которые подняли мятеж и вместо красной Астрахани направили пароход в белый Красноводск, – так красные историки тасовали факты, не примечая вовсе несоответствий: на борту «Туркмена» находился партизанский отряд под командой Татевоса Амирова, а то был дашнакский головорез, в короткий период Бакинского Совнаркома сражавшийся на стороне красных, – он первым занял корабль и не собирался предоставлять места кому-то ещё, но и тут случай! – среди беглецов оказался редактор газеты «Бакинский рабочий» Арсен Амиров, родной брат Татевоса, – понятно, что большевики взошли на борт и, уж разумеется, никаких англичан на судне не было, ибо в противном случае что стало бы с ними перед лицом партизан бешеного Татевоса? – итак, пароход взял курс на Астрахань, да вдруг выяснилось, что топлива у него мало и до Волги он не дойдёт, – а ближайшим портом был, надо полагать, Красноводск, – выходит, смертная дорога тех, кто был назначен к закланию, пролегла через топливные баки «Туркмена», а ещё – опять же, как утверждают учебники, – через некий список Корганова, или сухарный список, согласно которому из тридцати пяти бежавших было отобрано лишь двадцать шесть; Григорий Корганов, нарком по военно-морским делам Бакинского СНК, был якобы старостой камеры в бакинской тюрьме и по списку, составленному им, распределял продукты, – при задержании большевиков в Красноводске регистрационный список превратился в проскрипционный, став обвинением для арестованных; но как иначе среди толпы беженцев на пароходе можно было найти бежавших из Баку главарей коммуны? – в красноводском порту оказалось три линии проверки, – на третьей линии от толпы пассажиров отсекли Микояна и сразу же увели, – кто-то, видимо, кивнул на него, и уж потом была арестована группа, в которую попал Мешади; советские историки напирают на список Корганова, но мог ли Корганов, опытный революционер-конспиратор, оставить при себе такую улику, – даже в том случае, ежели список и в самом деле имелся? – арестованных поместили в тюрьму и уж там стали выяснять, кто есть кто, быстро опознав председателя Бакинского Совнаркома Степана Шаумяна, губернского комиссара Мешади Азизбекова, комиссара внутренних дел Прокофия Джапаридзе и прочих, якобы поименованных в сухарном списке, общим числом в двадцать шесть человек; Авессалом в это число не попал, и Микоян не попал, – этого политического долгожителя, к слову сказать, всю жизнь потом называли за глаза двадцать седьмым комиссаром, и, думается, в этом что-то было… а и вообще как работала советская пропаганда! – во-первых, комиссаров на самом деле было двадцать пять, двадцать шестым стал уже ради порядка задержанный Амиров, руководитель дашнакского отряда, а во-вторых, – истинных комиссаров там и вообще было – раз-два и обчёлся! – зря, что ли, энциклопедии не называли должностей двадцати шести? – вот Исай Мишне был, к примеру, делопроизводителем ВРК, Фёдор Солнцев – комиссаром школы военных инструкторов, то есть обычным, рядовым военкомом, двое были охранниками – Иван Николайшвили охранял Джапаридзе, Ираклий Метакса – Шаумяна, трое из сухарного списка подвизались в газетах: Амирян и Борьян – в «Бакинском рабочем», Осепян – в «Известиях Бакинского Совета», а Анатолий Богданов и вообще был простым служащим, – это не годилось Советам, ибо молодой религии для священного пантеона нужны были не рядовые герои, а вожди-мученики, и вот покатилось пропагандистское колесо: явились стихи, книги, фильмы о двадцати шести героях, и уж потом, позже, возле величественного монумента, воздвигнутого в их честь, проводились парады, торжественные линейки и звучали патетические клятвы пионеров… и какова вообще сила мифа! – в его орбите герои положительные, отрицательные, нейтральные, и как следует оценивать, к примеру, тех, которые просто умывали руки? – о положительных – в том смысле, в каком трактует миф, – мне уже было диктовано, и каждое сказанное слово я прилежно и с надлежащим тщанием вписал в историю, но не в Историю, – теперь же, следуя прихотливой воле моего рассказчика, должен я продолжить, ведь протагонист непреложно стоит против антагониста, что и подтверждает в нашем случае недолгое бытие человека с фамилией Фунтиков, наводящей на мысль о каком-нибудь цирковом аттракционе… ну, например: эксцентричные эквилибристы Фунтиковы, сме-е-ертельный номер! или: клоуны Фунтиков и Шпунтиков – ве-е-есь вечер на арене! – между тем это его подлинное прозывание; сей Фунтиков, Фёдор Адрианович, был паровозным машинистом, а в июле восемнадцатого стал главой временного Закаспийского правительства, единственного, между прочим, в полном смысле рабочего правительства, члены которого в основном были эсерами и меньшевиками, – этому машинисту не нравились большевики, отчего он и стал одним из руководителей антибольшевистского восстания, которое позже назвали Асхабадским мятежом; в ходе мятежа человек, носивший цирковую фамилию, прославился, – если здесь применимо это слово, – расстрелом девяти асхабадских комиссаров, а через два месяца стал одним из главных действующих лиц в драме бакинцев; арестовали его только в двадцать пятом – на хуторе Ляпичево Нижне-Волжского края, где он сумел затеряться после бурных событий в Туркестане; ему и в восемнадцатом грозил расстрел, но он как-то извернулся и выскользнул: призрачное правительство его, прикрытое от большевиков двухтысячной армией сипаев, присланных генералом Маллесоном, держалось недолго и в январе девятнадцатого пало, – Фунтикова обвинили в коррупции и растрате семи миллионов рублей, предназначенных фронту, – он сел в тюрьму, и участь его казалась предрешённой, однако британцы выпустили союзника и как бы сослали, – явившись в глухом ауле посреди туркестанской глубинки, он быстро понял: надо