Читаем без скачивания Тёмная Лида. Повести и рассказы - Владимир Лидский

ещё переходил из рук в руки… дело шло к краху, – Москва между тем щупала Британию, обещая уйти из Персии в обмен на торговый договор; вождь дженгелийцев, таким образом, стал заложником большой политики в споре держав, – предали его свои – коварно, цинично, объявив врагом народа и революции; в феврале двадцать первого большевики подписали дружеский договор с шахским правительством, в марте – с Великой Британией, только для Кучека те обстоятельства не играли никакой роли; Авессалом пытался уговорить его примириться с Эхсануллой, чтобы продолжать борьбу, но вождь не хотел, – Авессалом, впрочем, не бросал усилия и скоро добился своего: Гилянская республика ещё держалась, и нужно было использовать все шансы, поэтому комиссар последовательно разговаривал с Кучеком, Эхсануллой, Калу Курбаном и даже с лидером Иранской компартии Гейдар-ханом, в результате чего был создан объединённый ревком, а республика переименована в Персидскую Советскую Социалистическую Республику; переформированная Персидская Красная армия получила помощь купцов и зажиточных горожан, полагавших для себя власть своего Кучека лучше власти чужих британцев и плясавшего под их дудку шаха, и вот… грозное скопище повстанцев встало с колен, охлопав одежду и отряхнув пыль, топнули тысячи ног, обутых в разбитые башмаки, брякнули винтари, и кинжалы застыли в ножнах в предвкушении крови… вождь гарцевал перед войском на диком саврасе, что-то кричал и указывал рукой вдаль, туда, где колыхалась в нежном тумане пряничная столица, приманчивая, как смуглые бёдра персиянок, – и воинственный вой отвечал ему, – потрясая оружием, дженгелийцы рвались вперёд и начинали движение – неумолимое, роковое… эта взбесившаяся стихия, как сель, сгребающий в кучу обломки скал, столетние деревья и города, которым назначено было вечное время, – сметала всё на своём пути, – так красные персы смели правительственные войска на пути к Шахсевару и взяли его; вечером Авессалом и Кучек вышли в городок с намерением осмотреть его; саманные мазанки были украшены цветными фонариками, внутри которых горели плошки с бараньим жиром, и гирляндами импровизированных флажков, выкроенных из разноцветных тряпок, дворы освещались кострами, на которых весёлые люди жарили мясо, – узкие улочки Шахсевара пахли так вкусно, что у друзей взыграл аппетит, и, войдя в один из дворов, они подошли к костру, где их шумно приветствовали хозяева, – здравствуй, большевик, хороший большевик, говорили они комиссару, а он отвечал на фарси, ввергая их в изумление; баранина была необычайно вкусна, люди приветливы… где-то звучал ней, и его нежные звуки баюкали переулки, – поев, Авессалом и Кучек вышли наружу, чтобы найти искусного музыканта, долго бродили по тёмным улицам и наткнулись на чайхану, – едва увидев её, ощутили сильную жажду, вызванную большим количеством недавно употреблённого мяса; внутри застали они компанию персов, сгрудившихся вокруг двух дервишей, и то были очень странные люди: одежды их походили на цирковые, и потом выяснилось – а потом выяснилось, что и действительно так, – матросы-балтийцы при наступлении разграбили костюмерную бродячего шапито, и кое-кому по случаю перепали длиннополый сюртук со штанами в цветочек и пёстрая кофта, причудливо совмещённая с галифе; дервиш в кофте рисовал персов и отдавал им картинки, персы в ответ клали перед ним монеты… в чайхане было шумно, весело, дымно, в воздухе висел сладковатый запах терьяка, и Авессалом с Кучеком, не удержавшись, заказали по трубке и по чайнику красного чая, – резвый хозяин мгновенно исполнил приказ и побежал дальше, поблёскивая влажной плешью в неверном свете масляных ламп, – один из дервишей тем временем – тот, который был в сюртуке, – обратился к товарищу: скажи персам, Мечи́слав, что я буду читать стихи, – Мечислав встал и провозгласил на фарси: товарищи персы! великий пророк, урус-дервиш и председатель земного шара будет читать стихи! – пророк встал, набычился и, глядя исподлобья на посетителей чайханы, завыл: клянёмся власами Куррат-уль-Айн, клянёмся устами Заратустры – Персия будет советской страной, – так говорит пророк! – он ещё долго читал, а лучше сказать, нежно выл и словно бы выпевал причудливые стихи, баюкая персов в волнах своего безумия, персы внимали ему с обожанием, и в глазах их светился религиозный экстаз, наконец пророк сел, стомившись, и вновь жадно взялся́ за терьяк; Авессалом с Кучеком продолжали пить чай, подливая друг другу в тёмные пиалы, пыхали трубками и уже начинали дремать на своём топчане в окружении лоснящихся валиков, которые, подобно магнитам, тянули долу их уставшие головы… чайхана стала покрываться рябью, щербою и, медленно потухая, совсем померкла, а Авессалом увидел жестокого Зохака: из плеч тирана росли рогатые змеи, пожирающие человеческий мозг, и народ смирно ожидал новых жертв из себя, склонившись перед тысячелетним властителем… сладкие слои терьяка колебались под потолком чайханы, смутно гудели голоса персов… Авессалом спал, а Каве-кузнец, срывая с себя кожаный фартук, окрашенный беспокойным пурпуром, звал народ на борьбу с тираном… да здравствует революция… Персия будет советской страной! ибо так говорит пророк… Авессалом видел битвы и слышал бряцание оружия… капли крови багрили лбы убитых, убийц и совсем непричастных, и уже Феридун заносил булаву, чтобы рассечь золотой шлем Зохака… а огонь бушевал в селениях, с хрустом, шипеньем и треском сминая замшелые хибары и чайхану, где дремали в опийном тумане беспечные герои… открыв в бреду слезящиеся глаза, Авессалом глянул вверх и увидел: то тут, то там сквозь потолочные доски врываются в помещение резвые струйки дыма и, колеблясь, сбираются в комки рыхлой ваты, а в щели проникают не страшные на вид язычки огня, игриво бегущие по старому дереву, вот пламя уже гудит, и становится нестерпимо жарко, – Кучек и Авессалом окончательно просыпаются и, с трудом стряхивая с себя терьячный морок, видят, что чайхана пуста, лишь хозяин мечется среди золотых искр да лежит без чувств посреди тлеющего ковра великий пророк, урус-дервиш и председатель земного шара! – вмиг Кучек и Авессалом завернули его в ковёр и кое-как вытащили сквозь гудящее пламя… поодаль горели другие строения, возле которых метались заполошные персы, и зарево жара видно было даже с окраинных переулков… ветер раздувал искры, и горячий воздух окатывал ночь, – сидя у ног завёрнутого в ковёр пророка, Авессалом и Кучек медленно приходили в себя… а машинист Щеголютин, поглядывая на пожар рассвета, живо напоминавшего ему о спалённых комиссаром Фроловым домишках Кизыл-Арвата, гнал свой паровоз номер ноль сорок девять среди бескрайних песков, уже проявляющихся на фоне багрового неба… мог ли знать он, беспечный бродяга, что эти рельсы и пропитанные родным запахом креозота шпалы ведут его прямиком к погибели? не мог! он делал обычную работу, любимую и хорошо знакомую, которую делал всю жизнь, не подозревая о том, что профессия приведёт его к смерти, которая, впрочем, случится немного позже, – не торопясь, он вёл поезд и думал скоро войти в Асхабад, где случалось ему бывать сотни раз, но… на двести седьмой версте ему приказали остановиться; сердце Щеголютина дрогнуло, откликнувшись на предчувствие, и он с тоской прошептал: скорей бы домой… скорей бы домой… паровоз стал, утвердившись на рельсах и одышливо пыхая… пахло гарью, песком, полынью… услышав отрывистые команды, машинист глянул в окно и увидел стоящих наискосок людей… солнце вставало, набрасывая на местность багровый полог, и люди жались друг к другу, не умея победить страх, – поодаль от комиссаров стояли текинцы в халатах, перепоясанных кушаками, в громоздких папахах, с винтовками за плечами, и – человек в кожаной куртке, стянутой портупейною сбруей… несколько неразборчивых вскриков, нежный звяк чьей-то антабки, и вслед за курткой двинулись все, поднялись на бархан, перешли его гребень и скрылись с противной стороны… спускаясь в распадок, люди смотрели в ноги, боясь видеть лица товарищей, и лишь Мешади внимательно изучал каждого: Шаумян шёл во главе, поддерживая хромающего Корганова, следом шли Джапаридзе, Петров, Фиолетов и Авакян, немного отстав, – прочие; случись Авессалому попасть с «Туркмена» в общую камеру, шагать бы тут и ему, но нет! у него была другая судьба, – приговорённых поставили в линию, и человек в кожаной куртке скомандовал: то-о-овсь! – Мешади вмиг вспотел, объятый отвратительным страхом, но ещё нашёл в себе силы выпрямиться и дерзко глянуть в глаза убийц… Шаумян поднял руку,