Читаем без скачивания Тёмная Лида. Повести и рассказы - Владимир Лидский

в серебро? – всё это мало значения имеет в сопоставлении с пустотой, в которую от века валятся без счёта погибшие в сраженьях воины и породившие их города, страны, цивилизации, потому коротко, хоть и мимоходом, но следует сказать: нагнав бунтовщиков спустя десять дней возле Кро́тов, полковник Тимофеев наполовину истребил вояк Нарбутта; предводитель утратил в битве коня и приобрёл пулю, застрявшую в плече; а там финал: попавший в плен косиньер Адам Карпович выдал упрямому полковнику место схрона отряда, стоявшего на берегу Дубицкого озера, и Тимофеев решил разом кончить с врагом, так надоел ему строптивый Нарбутт, – три пехотные роты вкупе с казачьим эскадроном уверенно свершили дело: остатки отряда повстанцев были изрублены в хлам, а сам комиссар взял три пули вдобавок к одной, доставшейся ему в первой баталии, взял – и не выдержал ноши… тут кончилась борьба за обманную свободу, и Анджей, не желавший более борьбы, вышел из неё вчистую и, с миром приняв личную свободу, которой у него и без того было вдосталь, отправился в Лиду, надеясь укрыться в многолюдном местечке: здесь нужно было ему прибрать казну, – время было лихое, и люди бродили окрест лихие: он выбрал замковые руины, куда боялись соваться не только пришлецы, но и местные старожилы, и безлунной ночью надёжно спрятал отрядное золото, доверенное ему недавно ксёндзом, в развалинах одной из сторожевых башен древнего замка Гедимина; как тётя София сошлась с Анджеем, история не донесла, и я могу лишь констатировать сей факт, – есть письмо Анджея к тёте Софии с пометкой «1885» – фривольного даже содержания; обстоятельство это сообщает: у восемнадцатилетней тёти Софии с сорокадвухлетним Анджеем уже были отношения, – никто не знает какие, но факт знакомства, разумеется, налицо; спустя год тётя София жила в Москве в опеке у ординарного профессора Ивана Клейна и, горько переживая разлуку с Анджеем, писала ему исполненные горячечной любви послания, уверяя любимого в преданности, верности и неодолимой своей тяге ко всей его необычайной жизни; венчались они в девяносто втором, зная уже о поездке в Германию, – произошло это, однако, не вдруг, так как тёте Софии пришлось ради венчания принять католичество; Анджей любил её без ума, то есть с умом, но теряя ум, рассудок и чувство реальности от любви, когда она просто на него смотрела – карими глазами, чу́дными глазами цвета ореховой скорлупы; он был в возрасте и понимал, что она – последняя любовь, лебединая, как говорится, песня, и иных песен в жизни его уж не случится, – он ревновал, мучился, сгорая от любви, и пел любовь каждою минутой жизни, которой немного оставалось: он знал – сроку его не быть долгим, а ты, голубчик Софочка, душа моя и свет сердца моего, ты будешь жить век – счастливо, беззаботно, даже и одна, но положи меня, как печать, на сердце твоё, как перстень, на руку твою: ибо крепка, как смерть, любовь; он любил её так, как любят последний (первый) день жизни, как любят ускользающую жизнь, как всё счастье, случившееся в жизни, как любят смысл её, назначенный роком, ведь в назначении жизни и есть суть человека, – обнимая её, ощущал он трепещущее тело, пылкое, горячее, вдыхал аромат её волос и с вожделением целовал голубую жилку, дрожащую на шее… тётя София не хотела в католичество, а костёл был супротив венчания: стань католичкой, и после того уже изволь; Анджей говорил ей: давай! к тому ж мы и не разведёмся впредь, ибо ксёндзы не дозволяют же развод, – словом, свершилось – переход в католичество, венчание, великая любовь, ведь и тётя София готова была жизнь отдать за мужа, души не чая в пожилом избраннике, который любому юнцу в любом начинании мог дать очки вперёд, впоследствии непременно обогнав его; молодые пожили у родителей, и спустя время, не умея сдержать порывы в части науки воскрешения людей, тётя София возжелала Германии, Берлина и патологоанатома Вирхова; денег на дорогу не было, и, немного подумав, Анджей отправился в замок Гедимина, помня о спрятанной там давным-давно казне, порученной ему в год усмиренья смуты теми, кто в земной жизни не потребует отчёта, не спросит расходных бумаг и уж не заявит своих прав; копая землю, сыскал он кирасу, шлем и средневековый меч, забытые тут неизвестно кем века назад, а казну – не смог сыскать, – может быть, кто-то до него сыскал; нашлись, впрочем, несколько александровских монет в пятьдесят злотых, которые и были потрачены на берлинский вояж, а доспехи Анджей принёс в дом и, несмотря на протесты тёщи с тестем, прибрал в сенцах, намереваясь позже как-нибудь предложить их главному интересанту – пану Шломо, лидскому антиквару и знатоку лидской старины; так тётя София с мужем смогли поехать в Германию; семь лет в Берлине научили тётю Софию парадоксально и нелепо мыслить, – благодаря Вирхову она поняла, что основа всего – клетка и никакого самозарождения, о котором с завидным упорством твердили малограмотные учёные тёмного прошлого, в природе быть не может, значит, и воскрешение, с недавних пор ставшее для неё психозом, без живой клетки невозможно, но! рассуждая мистически, любое зерно, брошенное в землю, должно прорасти и дать потомство, потому предки наши, закапывая покойников, были интуитивно правы: тело должно дать другое тело, – мысль эту тётя София пыталась донести Вирхову, на что тот резонно возражал: мёртвое тело не может быть семенем, я же говорил вам, коллега, – распад белка есть необратимый процесс! – хорошо, парировала тётя София, но может ли ваше утверждение опровергнуть мысль о невозможности полного исчезновения белка? – конечно, отвечал Вирхов, – а как быть с прахом, который разлагается до атомов? не унималась тётя София, ведь прах, в атомах которого живёт умерший, можно собрать и воссоздать покойника, – во-первых, отвечал Вирхов, искомые атомы могут находиться за пределами вашего воображения… к примеру, в траве, выросшей на могиле почившего, – в траве, склёванной случайной птицей и унесённой ею за тридевять земель… как будете атомы-то собирать? во-вторых, а лучше сказать, – в-главных: ну соберёте вы оболочку, вместилище, как говорится, или сосуд, а потом что? как привлечёте душу, дух, и кто знает вообще, где место обитания этих невозможных для изучения субстанций? – но клетка! восклицала тётя София, ведь вы сами говорили: в основе всего живого – клетка, стало быть, добыв хотя бы одну клетку предка, можно воссоздать его, дать новую жизнь и воспользоваться тем опытом, который нажил он в прежней жизни; каждый живущий должен искать возможности воскресить родителей, а те, воскреснув, будут воскрешать своих, и дальше, дальше мы будем идти в глубь веков, чтобы вернуть к жизни ушедшие поколения с их уникальными накоплениями, знаниями и нравственными законами, – утопия! в раздраженьи возражал Вирхов, ибо и в этом случае нечем будет заполнить воссозданную оболочку, – восстановление физиологии и жизненных функций повлечёт разве за собой воспроизведение интеллекта, памяти, морали, этики? – но ведь человек не может исчезнуть навсегда! в отчаянии отвечала тётя София, может быть, мы изобретём приборы, способные читать, точнее, считывать код предка, формулу его бытия, и тогда… Леонардо будет творить вечно, Гомер напишет новые поэмы, а Иисус сделает человека высокодуховным и нравственным, – но зачем? спрашивал Вирхов, всё, что дали нам предки, и без того в нас, в нашем фундаменте, мы есть сумма ушедших жизней, продукт истории, эволюции и совершенствования во времени, и не лучше ли вообще, оставив, может быть, на время фантастическую идею воскрешения, обратиться к продлению жизни человека и поискам путей бессмертия? ведь протопласт живёт вечно, клетка может делиться неисчислимое количество раз, а ведь ещё есть бессмертные существа – плоские черви, медузы, инфузории и гигантские черепахи, – человек, стало быть, в силу своей уязвимости, слабости и тонкой кожи гибнет не вследствие старости, а от внешних воздействий, к коим следует отнести в первую очередь болезни, которые и необходимо изучать, объяснять и побеждать, что мы с вами и делаем в прозекторской… кстати! ведь смерть – всё-таки атавизм! короткий срок нашей жизни есть только приспособительная функция натуры, явившаяся ради прогресса эволюции: чем быстрее сменяются поколения, тем эффективнее улучшение человеческой породы… но сегодня у человека есть разум,