Читаем без скачивания Тёмная Лида. Повести и рассказы - Владимир Лидский

уже о нём и противник, были стычки, раненые, и двоих даже схоронили в лесу, некий генерал уже искал жизни Мастюка, и ксёндз, думая срезать путь, бросил Гродно и двинулся на Лиду; по пути было поместье в управлении знакомого Мастюку Вспольского, принявшего мятежников; Вспольский стал потчевать гостей, чтоб шибче убрались, а тут, как назло, и донеслось: следом прёт генерал, мечтающий ксёндза, – Вспольский, недолго думая, выслал генералу вина, три бочки чистопородного бимбера, дабы остановить спорое движенье войска, – ясно же было, что помещик виновен, привечая у себя мятежных гостей, да генерал, надо полагать, был не прост, – встретив бочки, порубал их шашкой, разбил в щепы и, не говоря худого слова, пошёл дальше, – через два-три часа достиг цели и всею мощью войска обрушился на Вспольского; пространство окрест пришло в смятение, – грохот артиллерийской канонады, стук пуль, горький дым и вопли солдат… усадьба превратилась в месиво, и хозяин в неразберихе был убит… бедный Вспольский! – думал Анджей, спустя неделю, когда поредевший отряд Мастюка кое-как ушёл в леса, – бедный Вспольский… хотел остановить судьбу бимбером… как фатально и прозаично теряет жизнь бедный человек! не разлей командир вина, может, и пожил бы ещё несчастный помещик… дозволь генерал солдатам напиться, они бы увалились в кусты, уснули, а шайка Мастюка тем временем ушла б, – все живы, и помещик жив… но ведь не случилось! генерал, впрочем, отвалил, и несколько времени отряд шёл без боя, ночуя в лесах либо в поместьях хозяев, благоволивших бунту, – проходя деревни, Мастюк обыкновенно становился и, говоря громкие речи, воспламенял патриотов, подспудно горевших возмущением к москалям, – крестьяне брали спрятанные в схронах косы и становились под знамя Мастюка; косы, надо сказать, назначены были для снимания голов, лезвия их крестьяне ставили в продолженье косовищ, снабжая со стороны обушков крючками для стаскивания врагов с коней, – вот эти косиньеры обычно шли в арьергарде, прикрывая обоз, впереди шла кавалерия, а посерёдке – стрелки со штуцерами, – так от местечка к местечку армия Мастюка прирастала бойцами, и каждый фольварк давал двух-трёх патриотов, ибо ксёндз не знал удержу в речах, и огненные слова его взжигали всякого, кто мечтал свободу Польши; впрочем, не все и мечтали, предпочитая вседневный покой сомнительной военной славе, – таких Мастюк вешал, – входил в сельцо, искал крестьян и, ежели которые виляли, – совал без разговоров в петлю! но противников смуты было, против ожидания, довольно, не только в крестьянах, но и в помещиках, духовенстве, – их вешали, резали, а Мастюк воспитывал подручных, со счастием исполнявших приговоры, – позже, под Лидой, те люди, или, говоря точнее, нелюди, стали в строй кинжальщиков, официальных убийц Жонда народова, то есть правительства, которое гнездилось в Варшаве, – Мастюк брал силу и, будучи в Щучине, получил с нарочным грамотку о возведении в военные воеводы и полковники, – победы его дошли в столицу, а пуще – слухи об усмирении крестьян, ибо достигнутое не полагал он достижением, а изобретая новые революционные формы, дошёл до учреждения даже жандармов-шпионов и жандармов-вешателей: первые искали нахмуренных, а вторые, недолго думая, казнили их, – так возле Хрустальной по наущению ксёндза казнили унтер-офицера, отставника русской армии, а с ним – жену с детьми, за то лишь, что унтер сей подозревался в шпионаже и почитал православие правильною верой; как можно? – спросил Анджей Мастюка, желая остановить казнь, – разве доказал ты? а детей за что? а бабу за что? – струцкой же мужик! с досадой сказал Мастюк, подозревался! для чего ж не казнить? – так Мастюк шёл, сметая по пути своих, чужих и не особо разбираясь в правоте виновных; Нарбутт тем временем успешно воевал под Лидой, ожидая подмоги, хотя отряд его и без подмоги рос – являлись к нему бойцы, слышавшие об успешной борьбе и желающие прославиться в боях, – он принимал всех, и в лесных стычках удача всегда благоволила ему: в конце февраля у Рудников царский полковник Тимофеев был разбит Нарбуттом и потерял штуцера, продовольствие, боевые припасы; Нарбутт, как Мастюк, получил из Варшавы звание полковника и был назначен главным революционным комиссаром Лиды и Лидского уезда, – вообще, в случае поимки он был бы незамедлительно казнён, поскольку противной стороной считался предателем, ибо недавно ещё служил в русской армии и вышел поручиком в отставку, – то был нестарый человек – суровый, малословный, полный амбиций, – грозные черты Нарбутта, страшные усы, хладный взгляд палача пугали всякого, не знавшего его близко, но солдат своих он любил, и они верили в его любовь; договоры были у Нарбутта с двумя шайками – Мастюка и Кульчицкого; Мастюк с боями шёл в леса, а Кульчицкий, который в мирное ещё время был начальником гродненской станции железной дороги, атаковал со своей группой вокзал в Гродно, пытаясь угнать паровоз и достичь Лиды, но был разбит в прах пехотным полком штабс-капитана Макарова, – лишь с десяток мятежников избегли гибели и уже без боёв стали пробиваться в Лидский уезд; спустя время партизаны сошлись в лесу под Поречицей, и Анджей был рад видеть дорогого друга Казимежа, познакомившего его с Андриолли, который хоть и бежал впоследствии смерти, но попал под суд и едва скрылся в Англии, – судьба охранила ажитатора, а если б не судьба судьбе, – мир не видел бы его картин, запечатлевших Людвика Нарбутта, комиссара Лиды, и Леона Кульчицкого, начальника гродненской станции, и Казимежа, коллегу и друга, и Анджея, безымянного героя эпохи… мятежники праздновали сход, думая торжествовать новые победы, но противная сторона тем часом не спала, и борзой Тимофеев уже готовился к реваншу, да и взял его: после разгрома у Рудников силы полковника выросли в разы и были подкреплены даже артиллерией; пока Нарбутт громил и грабил продовольствие в Поречице, Тимофеев стянул войско и взял в клещи лагерь инсургентов; лагерь был в укрывище, по сторонам от него стояли местечки, а в тылу плескалось озерцо, блокирующее пути к ретираде; штурм лагеря не оставлял повстанцам шансов, и они пошли на прорыв, – Анджей рубился спина к спине с Андриолли, кругом щёлкали штуцера и горел лес, подожжённый пушками врага, и вот уже упал сбитый пулей боец, вдалеке – другой, за краем поляны – третий, картечь стучала беспрерывно, и среди грохота, дыма и ржания коней Анджей терял путь, крутясь на месте в пылу боя, шашки звенели вкруг него, и залитые кровью лезвия мелькали у глаз, – русские жали и шли по трупам, тесня пехоту к озеру, но тут… за дальней опушкой явилась кавалерия, осенённая трёхцветным флагом Жонда и алым знаменем Ягайло, – неровной лентой в сопровождении грохота копыт кавалерия вырвалась из леса и ринулась в прорыв, разворачивая по ходу фронт… протрубил бой трубач, и лошади ринулись вперёд! русские убрали пушки, двинули кавалерию… всё смешалось: кони, шашки, знамёна! и возгласы гнева вспыхивали среди боя, и крики отчаяния, азарта и ужаса тонули в хаосе звуков, – Анджей рубился, кидаясь влево, вправо, и кони толкали его влажными крупами, – кавалерия втягивалась в поле боя, и сам Нарбутт летел вперёд на взмыленном жеребце, истерически воя: пошли! пошли! пошли! – выставив перед собой шашку, нёсся, как смерч, и опять звал трубача: атаку! атаку! атаку! – трубач трубил, и мятежники, очертя голову, как в омут, бросались на врага… клубы пыли, кровь – в плеск! и вот уже кавалерия, растолкав вражьих коней, порубав всадников, сорвав глотки, ринулась на цепи русской пехоты и… прорвала их! бой закипел в тылу врага, и слышно было в редком осиннике, как клокочет ярость в сердцах бойцов… русские наседали, и вот уже упал на корни осин Игнаций Мельчинский, командир десятки, и рухнул разрубленный шашкой Винцент Сосновский, шеф тыловой стражи, и схватился за грудь ксёндз Мастюк, полковник и сотский, а Адам Карпович, косиньер из Ружан, обхватил разбитую голову и свалился без чувств по́д ноги бойцов… что, впрочем, описывать бои! достанет ли перьев описать? вряд ли! столько баталий впереди, столько людей следует положить ещё ради достиженья цели или, быть может, добыванья славы… достичь цели или не достичь… ведь цель призрачна, недостижима, нелепа: убить врага, истребить до корня, до праха, свести в могилу, в небытие – без права воскресения, и надо ли петь о герое, чей силуэт (якобы) растворяется в тумане эпохи, или рассказывать, как довудца сделал его казначеем отряда, доверив монеты, слитки золота и мешочек с камнями, оправленными